Все будет хорошо (часть2)

[cardboard-box]

Утреннее солнце бесчувственно растеклось по лицу. Ему явно не хотелось ни будить меня, ни согревать. Оно просто светило, потому что настал нужный час. Вот и я по той же причине проснулась и открыла глаза. Села на кровати, бессмысленно уставилась на свою выглядывающую из-под одеяла ногу, пошевелила большим пальцем. Меня ждал абсолютно пустой день, без списка дел и целей, без приготовленных заботливо сценариев и предписаний. Ничего не нужно делать, никуда не нужно идти, ни с кем не требуется встречаться. Ничего не требовалось, ничего и не хотелось. Ничего. Я свесила ноги с кровати и перевела взгляд на окно. За стеклом серой скалой высился какой-то дом, с улиц не доносилось ни звука. Еще немного подрейфовав по сонной глади разума, я снова легла в постель и закрыла глаза. Спать не хотелось, но это самое простое и очевидное, чем я могла себя занять.
Снилось мне ничего. Я видела сон, в котором ничего не было, ни меня, ни людей, ни мира, ни событий. Снящаяся бессмысленность. Очнувшись с сердцем, стучащим слишком медленно, с дыханием слишком поверхностным, я все-таки заставила себя подняться с постели, чтобы вновь не провалиться в этот кошмар, где не было даже страха. Надеюсь, подобный сон мне больше не присниться.
Я приняла душ, так и не сумев насладиться струями то слишком, то недостаточно горячей воды, пахнувшей хлоркой. Привела себя в порядок, оделась. Почти как всегда, как было это раньше. Оставалось только найти место, куда мне нужно было пойти, найти хоть какую-то цель, иначе я просто не знала, зачем мне нужен этот день. Зачем?
Вспомнив про бесплатную столовую, визит туда я внесла первой же строчкой в пустующий список дел.
Я перешла неширокую улицу, даже не посмотрев по сторонам, все равно здесь никто не ездил. Дорогу давно никто не ремонтировал, асфальт был весь в трещинах и выбоинах, в дождевых стоках скопился мусор, бордюры крошились. Ненадолго остановившись, я огляделась. Все окружающее меня ничем не уступало размотанной за моей спиной ленте дороги. Серое, старое, облупленное, заброшенное, без ухода и ремонта. Даже люди. Из дверей столовой вышел мужчина уже с утра выглядевший усталым и опустошенным, лицо в морщинах, одежда в складках, на ботинках пыль. Такой же забытый, как и все вокруг.
Чем лучше, точнее и качественнее становилась система предписаний, тем все больше и больше сжимался город в тугой, ровно пульсирующий комок жизни, а все, что оставалось за его пределами рушилось, рассыпалось, старело и забывалось. Может быть, я даже смогу застать время строительства второй стены, отсекающей живое необходимое от мертвого и ненужного. Я находилась на самой границе, будто в ожидании решения оставят меня за стеной или впустят за ее границу.
Почувствовав, как внутри меня снова поднимается страх, встревоженный подобными мыслями, я поспешила скрыться в здании, чтобы и самой не начать рассыпаться на мелкие камешки.
Столовая оказалась неприветливой, почти пустой. Кухарка на раздачи равнодушно шлепнула мне на тарелку какой-то каши, налила стакан чая и тут же забыла, что вообще видела меня. Взгляд ее проходил сквозь мое тело куда-то в неведомое время и пространство. Наверное, она не понимала, почему она должна работать в таком странном месте, не принимала, почему это предписание было сделано именно ей, не желала замечать тех, кто был упущен из Системы, потому что боялась. Я и сама боялась себя такой, какой я была. Ненужной, не записанной ни в чьи списки, потерянной.
Каша оказалась остывшей и невкусной, пресной и водянистой. Но я съела ее, просто потому, что хотелось делать хоть что-то, хотя бы есть. Выпила теплый чай, оставив на дне стакана густой сироп из не размешанного сахара.
Больше делать было нечего, до обеда было далеко. Я отнесла тарелки в нужное окно и снова вышла на улицу. Села в припаркованную недалеко машину. Вставила ключ в замок, но не повернула. Ехать было некуда.
Это было странное ощущение. Я не привыкла к такому, не привыкла не знать что для меня хорошо, что лучше, что нужно сделать и что сказать. И это незнание очень утомляло, давило на меня тяжестью, от которой я устала уже в первое же утро первого дня вне Системы.
Может, вернуться к себе в комнату и снова лечь спать? И не вставать, не ходить, не думать о том, что мне делать, ни о чем не думать. Но тут я вспомнила сон, который мне снился, кошмарное ощущение бессмысленности, полностью тебя поглощающей, и повернула ключ в замке зажигания.
Найду работу, возьму в библиотеке книги, заведу новых знакомых, и все будет как раньше. Каждое утро подъем и привычная дорога, встречи по четвергам и субботам с одними, а в понедельник с другими, традиции ходить в кино каждый второй вторник и звонить каждые три дня. Больше привычек, больше готовых, размеченных, расчерченных пунктиром траекторий моей жизни.
- Простите, но вы не имеете право на регистрацию на Бирже труда, – сказала мне девушка, возвращая мне идентификационную карточку.
Я устало облокотилась на стойку перед регистрационным окошком. Очередь за моей спиной терпеливо переминалась с ноги на ногу.
- Почему?- задала я вопрос без предисловий.
- Ваш идентификационный профиль заблокирован. Причина не указана, – девушка посмотрела на меня из-за стекла даже почти сочувственно. – Вам придется ждать конца месяца, чтобы ваш куратор помог вам во всем разобраться. К сожалению, пока ничем помочь не могу. Следующий, – выкрикнула девушка громко, давая понять, что разговор окончен.
Я попробовала проверить свой счет в банке, но в доступе было отказано. Отказано было мне и в библиотеке, и в метро, и даже в бесплатной точке доступа к архивной сети. Везде мой профиль был заблокирован. Я была выкинута из Системы. Насильно, без предупреждения.
Вспомнив, что часто видела около маленьких магазинчиков или кафе объявления о поиске работников, я попробовала устроиться на работу неофициально. Но все мне отказывали.
- У меня нет такого пункта в предписаниях, дорогая, - сказал мне седовласый владелец овощного магазинчика, покуривая трубку за прилавком.
- Хотя бы ненадолго, я в отчаянном положении, у меня денег нет даже на проезд в автобусе – повторила я попытку, давя на жалость и сострадательность.
Старик выпустил струю дыма и, ткнув в меня трубкой, снова ответил мне отказом:
- Значит, кто-то тебе все равно поможет, все предусмотрено. Но это должен быть не я. Ищи. Успехов.
Он достал газету и, развернув ее, стал читать, демонстративно скрыв свое лицо за бумагой.
После этого я просидела в машине около часа, просто глядя на улицу, проезжающие мимо машины, идущих людей. Я им завидовала. Завидовала, что кто-то о них уже позаботился, кто-то для них все придумал, все предусмотрел, забрал их страх. А мне вернул, вынудил меня бояться, тревожиться, не зная. Оставил без поддержки, без надежного тыла, без помощи.
Поддержка. Я вдруг вспомнила о Максе, о человеке, который числился моим самым близким и любимым. Странно, что я не думала о нем все это время. Он уже должен вернуться из командировки. Может он меня не прогонит, может хотя бы ему будет все равно, есть я в его предписании или нет?
С надеждой в сердце я ехала к его дому. С укрепившейся верой звонила в дверь. Он любит меня, он не оставит, он точно мне поможет.
Он открыл дверь и посмотрел на меня равнодушно, холодно, устало. Я тут же поняла, что не являюсь той проблемой, которую он готов взвалить на себя добровольно. Мне даже не нужно было ничего спрашивать, я все знала и так, и он понимал это.
- Тебя просто вычеркнули из моего предписания, как из предписаний всех наших знакомых, – Макс не стал затягивать молчание, сразу перейдя к делу. В этом его характер. - Поэтому я не могу пустить тебя. Тебя вычеркнули из моей жизни.
- А как же наша любовь?
- Ее тоже вычеркнули, – он наклонился ближе и пристально посмотрел мне в глаза. – Вне Системы ты никому не нужна, ты же понимаешь это? Никаких исключений, даже ради любви, иначе все развалится.
Я кивнула. Конечно, он прав. Как ни ему, инженеру Системы, понимать это.
Он кивнул мне в ответ.
- Прощай. Если все наладится, буду рад любить тебя снова. – Макс коротко улыбнулся и закрыл дверь.
Я улыбнулась уже захлопнувшейся створке. Улыбнулась горько, солено. Может он и рад, вот только я не уверена, что смогу снова любить, если мне так скажут.
После я долго гуляла по своему любимому парку. Сидела на скамейке, глядя на играющих детей, захватила качели посреди площадки, долга раскачивалась на них вверх, вниз, вверх, вниз. Мамаши отгоняли от меня своих чад, не понимающих, почему им нельзя подойти к странной тете и что-нибудь у нее спросить. Например «Зачем вы качаетесь на качелях, если вам не нравится - вы же плачете?».
И правда, зачем я жила свою жизнь, если она мне даже не нравилась? Просто была и все?
Солнце разрезало небо, распарывая горизонт. Белая вата облаков пропиталась красным. Ночь-врачеватель пришла лечить больной день кровопусканиями. Почему-то хотелось, чтобы и мне кто-то вот так перерезал вены. У меня не было причин не хотеть этого. И это пугало.
Когда стало совсем темно и достаточно холодно, и кончики пальцев стали терять чувствительность, я направилась обратно к машине. Нужно было возвращаться в пансионат. По крайней мере, мне было куда возвращаться. Хоть что-то.
По дороге назад у меня кончился бензин, и пришлось почти час идти пешком. Чем дальше я удалялась от центра, тем серее и незаметнее становился город и люди. Казалось, они старались вжаться друг в друга, склониться к земле как можно ниже, раствориться в тенях, исчезнуть. Мне и самой этого хотелось, я ловила на себе взгляды идущих мне на встречу людей. Они видели, как я шла к окраине, к стене, в место, где жили потерянные, и в их взглядах читалось «хорошо, что я иду в другую сторону». Проходя рядом со мной, они ускоряли шаг, проскальзывали мимо, стараясь не задеть, стараясь как можно быстрее забыть, что видели меня, чтобы не знать, что такая жизнь возможна.
Пансионат встретил меня все тем же апатичным молчанием. Пыль по углам, вытертые доски паркета, засыхающие в горшках цветы, старая мебель с дырами в обивки - этот холл был так похож на комнаты моей души. Пусто, тихо, прожито, забыто, бессмысленно.
Такими же стали и мои дни. Ничего не стоящие подделки прошлых прожитых суток.
Что было, что не было, нет разницы. Добавь или убери, ничего не изменится, ни в памяти, ни в чувствах, ни в душе не прибавится, не отнимется. Я просто была. Дышала, ходила, ела, спала, мыла руки, чистила зубы, стирала одежду. Кивками здоровалась с людьми в столовой, ела с ними молча за одним столом, не встречаясь глазами. Никто из нас не хотел, чтобы мы запоминали друг руга такими бессмысленными, выдернутыми из Системы, ненужными. Никто не хотел пытаться связать себя с другими, потому что знал, что Система была этими нитями, что Системы была иглой, сшивающий край в край. Без нее мы ничего не могли.
Могли только ждать. И я ждала, пока истечет мой месяц, и я смогу пойти к своему куратору за новым предписанием, в котором, безусловно, были исправлены все ошибки, найдены все сбои и восстановлены все связи.
Все будет хорошо, уговаривала я себя, нужно потерпеть еще день, и еще день, и еще.
Я просыпалась и не хотела вставать с постели, потому что не понимала зачем. Я шла по утру в холодные залы столовой и с трудом глотала едва прожевываемую пищу, потому что не понимала в чем смысл, в чем цель, к чему такая жизнь.
День за днем я уговаривала себя, что все будет, что вот оно уже почти пришло, новое хорошее. День за днем заставляла себя видеть в этом ожидании смысл. Искать, за что бы уцепиться, к чему бы возвращаться каждый раз, утром, чтобы просыпаться. Искать ценности в том, что минуло, уговаривать, что было не зря. Стараться удерживать в разуме смысл своих и чужих слов и поступков, смысл событий и людей. Искать что-то, хоть что-то, говорящее, что все вокруг не мираж. Что-то, что ценно, хоть что-то, чтобы было бы во мне и не давало раствориться в нахлынувшей бессмысленности и бесцельности.
Казалось, что если я хоть на минуту остановлю движение своих мыслей, перестану что-то воспринимать, вспоминать, понимать, то тут же исчезну. Что если я перестану подавать признаки того, что еще существую, реальность сотрет меня словно ластиком со своих страниц как ненужный, случайный штрих на полях, выбивающийся из ровных строк.
От скуки я стала читать книги, никогда мною не виденные ни в одной библиотеке города. Мне дала их хозяйка пансионата, целую стопку старых, пыльных, с расклеившимися корешками, с вытертыми золотыми буквами. И я читала их, сутками, почти не двигаясь, только перелистывая страницы, переполненные непонятными мне героями, их мыслями, поступками, жизнями.
Все в этих книгах было такое непредсказуемое. Жизнь словно любопытный ребенок то и дело разворачивала привычный и уютный муравейник дней, заставляя героев бегать, бояться, решать, действовать, плакать, смеяться, жить словно флаг на изменчивом ветру. Никогда не знаешь, с какой стороны подует и как сильно будет рвать тебя со стержня твоих привязанностей, привычек, быта.
И эти странные, волшебные герои не унывали. Они не боялись так сильно, что с трудом заставляли бы себя дышать, так сильно, что им хотелось бы прятаться в густых чернильных тенях, так сильно, что даже бы смерть не отвращала. Они так отличались от меня. Это были необычные, фантастичные миры, чуждые, далекие, будто из космоса, хотя города там были такие же как наш, люди носили такие же имена, как и у нас. Не было только нашей Системы, и почему-то это не делало людей несчастными и потерянными.
Так странно… Неужели если бы не было того, что могло меня упустить из своих цепких рук, я никогда бы и не чувствовала себя такой брошенной, потерянной, бессильной?
Книг хватило как раз настолько, чтобы посеять во мне странную, необъяснимую тревогу, сомнение и ощущение того, что меня обманули. Будто вдруг всплыло в памяти давно забытое, погребенное, спрятанное кем-то воспоминание. Очень смутное, расплывчатое. Толщи вод времени размыли краски и контуры, не давая разгадать силуэты. Но потекшие слои яркой краски перепачкали все мысли, все чувства, все восприятие, исказили вдруг мир, перекрасили его в другие оттенки. И я поняла, что-то не так, вспомнив, что когда-то было правильно. Что-то идет не так как должно, не так как требовала моя душа. Где-то была ошибка, и она не давала покоя - кажется, это из-за нее все пошло неправильно, нужно найти и исправить, и тогда все будет хорошо.
Книги закончились, а впереди оставалась еще целая неделя, наполненная только ожиданием и мешающим дышать, выталкивающим из этого мира чувством бессмысленности и бесцельности вследствие какой-то ошибки. Вот только какой?
Поняв, что мне нужна передышка от этих стен, до самой арматуры пропитанных моим страхом и отчаянием, я наконец сбежала в центр города. Я направилась в свое любимое кафе, в то самое, где каждую неделю поджидала тех, на которых хотела быть похожей.
Потратила несколько часов на то, чтобы дойти до остановки автобуса, последние деньги отдала кондуктору за билет, последние надежды возложила на то, что вот увижу знакомую парочку, и мне станет легче и сил прибавиться. В этот раз я хотела заговорить с ними, без, а может и вопреки предписаниям, потому что терять мне было нечего.
Они как всегда были на своем месте. Весело о чем-то болтали. Яркая одежда, непривычный стиль, цветастая речь, громкий смех. Такие живые, непохожие на остальных, вне рамок, вне правил, сами по себе.
Я долго собиралась с силам, стоя в дверях. Посетители, проходя мимо, смотрели на меня с укоризной, но все же равнодушно. Если я здесь стою, значит так надо, думали они, даже не подозревая о таком чувстве, как беспокойство.
Чтобы стало легче, я представила, что пришла сюда прямо от куратора, с листами предписаний, закрыла глаза и вообразила четкие ровные машинные строчки.
- Привет! – выпалила я старательно доброжелательно и весело, но голос дрогнул, будто я то ли сейчас заплачу, то ли закричу от гнева.
- Привет! – с недоумением ответила мне девушка. А вот ее брат лишь равнодушно отхлебнул кофе из своей кружки.
- Я присяду? – не дожидаясь ответа, я села рядом с парнем. Мне было очень страшно, и не хотелось бы, чтобы мои ноги подкосились, поставив меня в еще более нелепое положение. – Я бываю здесь почти каждое воскресение и каждый раз вижу вас. Вот решила, раз такое совпадение, может, познакомимся?
Девушка с недовольством хмыкнула, и хотела было ответить что-то возмущенное и резкое, но брат успел подать голос раньше.
- У нас нет на это предписания. Почему вы же тогда подошли к нам? Вас стоит уйти. – Сказал он холодно и невозмутимо, почему-то еще и с презрением.
- Всего лишь недолгий разговор. Зачем для него предписание? Да и вам не все ли равно на него? Я вижу в вас людей свободных, не связанных правилами и условностями.
Девушка удивленно вскинула брови.
- Откуда такие выводы?- парень расхохотался над моими словами, словно над нелепой шуткой. – Мы в системе, как и все, и нам нужны ее указания. Это закон.
Девушка кивнула в подтверждении его слов.
- Нам это нужно, мы этого хотим. Система спасает нас, без нее жизнь просто невозможна, – сказала она серьезно, твердо, вдумчиво, будто это был ответ на самый главный вопрос жизни, который она искала долгие годы.
Они вдруг стали такими спокойными, такими же обычными, как все остальные. И краски их одежд вдруг посерели, глаза перестали блестеть, во взгляде пропал голод по мечте. Передо мной сидели люди, ничего не ищущие, ничего не хотящие, не задающие вопросов, принимающие любой готовый ответ. Спокойные, недвижимые, не мертвые. Что это вдруг случилось с ними? Или со мной?
- Но как же вы, ваш образ, ваши манеры, ваша одежда, ваши разговоры, интересы, жизнь? – слишком нервно, отчаянно, требовательно заговорила я. - Вы всегда выглядели такими яркими, свободными, независимыми, творящими самих себя. Но по сути вы такие же марионетки как и все, не мертвые, но и не живые!
Девушка неожиданно стукнула кулаком по столу. Посуда звякнула жалобно и испуганно, кофе в ее полной чашке дернулся от неожиданности и расплескался удивленно по столу.
- Перестаньте нести чушь! У нас на все предписание, как и у всех. Нам сказали, что изучать, и мы изучаем, нам сказали, что говорить, и мы говорим, нам сказали как одеваться, и мы одеваемся. Нам рассказали, открыли кто мы, и мы стали такими. И в этом наша радость, так для нас создали наше счастье. Разве вы не живете также? Какая свобода? Она же убивает.
Вскочив с места, я отшатнулась от них. Они живут также как все, они такие же расписанные, разложенные по полочкам модели людей. И если в этом должно быть счастье, то я больше не вижу его, не чувствую. На языке остается только горечь ошибки. Я больше не хочу пробовать на вкус такую жизнь. Отказываюсь безропотно сносить все, что мне готовят. Я хочу решать сама, пусть и ошибаясь.
Не попрощавшись, я спешно покинула кафе. Сегодня не мой день, сейчас не мой час, не моя очередь, но мне было все равно, мне надоело. Мой куратор должна ответить мне на все вопросы.
Я ворвалась в зал, пронеслась мимо ожидающих в очереди, даже не спросив, на месте ли моя куратор.
К счастью, сегодня был ее рабочий день. Когда я подлетала к ее столу, она как раз выдавала какому-то мужчине распечатку предписаний.
- Я хочу поговорить, - запыхавшись, с трудом дыша сквозь плотный ворох вопросов, сказала я.
Она узнала меня сразу.
- Вы можете идти, - за ее словами последовала привычная добрая улыбка, какой она одаривала и меня из года в год. Мужчина встал со стула и, скользнув по мне взглядом, покачав головой с неодобрением, ушел. – Присаживайтесь, – сказала она уже мне.
Но я слишком торопилась получить ответы.
- Почему меня выбросило из Системы?!
Девушка ответила не сразу. Она что-то стала печатать на клавиатуре, щелкать мышкой, напряженно читать с экрана монитора. Видимо, смотрела мои данные. Затем подняла глаза и начала говорить медленно, четко, с расстановкой, заучено, с нажимом.
- Система дает нам безопасную жизнь, смысл, предназначение, свободу от страхов, боли, неприятностей, неожиданностей. Поэтому она имеет право и отобрать у вас все это. Если так случилось, значит так было нужно. Значит ваш конструктор создал этот сценарий, чтобы научить вас ценить Систему, любить ее, существовать с ней. Хотя жить в ней или вне ее, это ваш выбор. Ваша свобода. - Эти слова звучали так, что было просто невозможно не верить им, не соглашаться с ними. С малых лет так рассказывали родители, учили в школе, хвалились старшеклассники, получившие первое предписание. Эти слова из года в год вписывали нам в сердце, слой за слоем, все более жирными, четкими линиями. Раньше я понимала и принимала их, но сейчас мне было противно слушать это. Во мне зажегся гнев, горячими пульсирующими толчками он разливался по телу, призывал – «кричи, круши, негодуй. Будь свободна от льда страха, гори во мне».
- Если вы забрали только то, что дали сами, тогда где же моя свобода, моя жизнь, где я?! Вне системы меня нет, и это вообще просто невозможно жить вне ее. Почему, ответьте, почему?!
Я с силой стукнула о столешницу ладонями. Девушка испуганно вскочила с места, вжавшись в стену за ее спиной.
- Какое право вы имеете отбирать у меня все? Даже меня? По какому праву, отвечайте, вы решили, что я должна вдруг стать нелепой бессмысленностью?
Я уже двинулась в сторону своего куратора, желая вытрясти из нее всю правду, все ответы, как кто-то крепко и больно схватил меня.
- Отпустите меня! – стала вырываться я из рук охранника, впервые за свою жизнь испытывая такие сильные, неподконтрольные эмоции, поглощающие полностью, без остатка, подчиняющие себе, стирающие все правила и роли. Я ударила охранника по лицу, расцарапав ему кожу ногтями до крови. Впервые, кому-то было больно и плохо из-за меня.
Второй подоспевший охранник сумел зайти мне за спину, и снова схватить. Пока я кричала и пыталась сделать больно и ему, куратор достала из ящика стола шприц и протянула первому охраннику. Тот незамедлительно воткнул мне иглу в ногу.
- Впервые в жизни мне пришлось его применить, - выдохнула девушка, тяжело садясь на стул.
А мне вдруг стало неожиданно спокойно и тихо. «Впервые», пронеслось в моей голове эхо чужих слов, проваливаясь в открывающуюся черную бездну, утягивая и меня за собой.
Такое впервые. Дна у бездны не было.
Я открыла глаза и поняла, что вижу темноту, почти ничем не отличающуюся от той, в которой я только что тонула во сне. Попыталась понять, сколько сейчас времени и какое время суток, но мысли испуганными стайками мальков ускользали от меня.
Я ложилась спать дома? Когда это было?
Я приподнялась на локтях, поняв, что подо мною не кровать, а диван. Потянулась вбок, туда, где мог стоять столик. Нащупала выключатель лампы.
Свет зажегся осторожно, слегка испуганно, расползаясь по комнате сонно и вяло. Видно его давно не будили, давно не выпускали погулять на волю из клетки темноты.
Оглядевшись, пытаясь понять, что происходит, я стала рыться в сваленных в кучу смятых воспоминаниях последних дней, искать ответ – где же я?
Темнота, сердито ворча, забилась в углы и под мебель, пока свет неспешно растекался, вылепливая обстановку комнаты: антикварная мебель, старая, с вытертым лаком и потускневшей позолотой, с гнутыми ножками, подлокотниками, бархатной обивкой, тяжелыми портьерами. Я спустила ноги с дивана, ступни погрузились в густой ворс ковра.
Что происходит, где я?
Попытавшись подняться и сделать пару шагов, почти что упав, я опустилась на пол. Ноги были слабы и не держали меня, голова кружилась, и все силы словно слили из меня, пока я спала.
В голове медленно, всплывая вверх брюхом, стали появляться обрывки, ошметки последних воспоминаний. Мои крики, лицо охранника, укол шприца. Значит, они меня усыпили и куда-то увезли. Меня забрал Надзор?
От нахлынувшего страха меня затошнило, я с трудом подавила рыдания, вцепившись пальцами в ковер. Только не выдавать своей паники, не показывать им, как я слаба.
Не хочу стать их подопытным кроликом, не хочу, чтобы мою душу и разум разрывали на части, рвали на дыбах экспериментальных судеб, полных боли, трудностей, испытаний, разочарований потерь. Не хочу убедиться, что все ужасные слухи об этой организации лишь добрые сказки в сравнении с реальностью.
С трудом, цепляясь за мебель, я доползла до двойной двери. Ее створки были тяжелыми и очень старыми на вид, но открылись мягко, без скрипа, в отличие от половиц пола, ехидно скрипящих под ногами, смеющихся над моей слабостью и страхом.
За дверью оказался длинный полутемный коридор, концы которого начисто были стерты темнотой. Лишь немногие из светильников на стенах работали, скорее оттеняя, делая более ощутимой и густой темноту, чем разгоняя и разбавляя ее.
Опираясь на стены, медленно, наугад выбрав наплавление, я пошла по коридору. Шаг за шагом, шаг за шагом. Вот только темнота в конце все не приближалась, а только отступала от меня, маня за собой. По пути мне встретилось множество дверей, которые я безуспешно дергала и толкала, пытаясь открыть, но все они оказались наглухо заперты. Как же огромен дом, по которому я сейчас иду, если в нем столько комнат. Думать о том, для чего они предназначены и почему заперты я боялась. Страх, напитавшись темнотой и прибавив себе сил, упорно валил меня с ног, заставлял дрожать пальцы и подступать к горлу рыдания, превращая меня в слабое жалкое существо.
Наконец, в тумане темноты начала вырисовываться противоположная стена все с такими же дверями и светильниками. Дойдя до поворота, я с замиранием сердца выглянула из-за угла, но увидела лишь все такой же длинный коридор, ничем не отличающийся от того, по которому шла я. Я оглянулась назад. Все двери выглядели одинаково, я даже не могла вспомнить из какой вышла, и что-то подсказывало мне, что мне и не стоило пытаться найти ее - она окажется запертой.
Решив не отступать, я успела сделать лишь пару шагов за поворот, как за спиной раздался шорох чужих шагов. Я замерла, притаившись за углом, боясь выглянуть и убедиться, что там кто-то есть.
Звуки шагов стали приближаться.
Я попыталась бежать вперед, но по факту я скорее полу падала, полу цеплялась за стены. Паника охватила меня, прибавив мне немного сил. Я дергала за ручки дверей, но ни одна не открылась. А шаги насмешливо медленные, легкие, не отставая от меня, заботливо останавливаясь, когда я падала или оступалась, преследовали. Кто-то шел за мной, держась на расстоянии, забавляясь моей неуклюжестью.
Может нужно было остановиться, обернуться, поприветствовать своего преследователя, который мог оказаться не столько страшен. Но ужас не давал мне задуматься ни на секунду над тем, что я делала, гнал и гнал меня вперед болезненными ударами паники. Словно хлыст, она обрушивалась на меня, и с каждым щелчком бича мне слышалось – бежать, бежать.
И я пыталась бежать. То, что мне вколол охранник, никак не ослабляло своего действия, не давая двигаться и мыслить свободно. На очередном тяжелом шаге сознание неожиданно провалилось под тонкий лед в темную воду. Очнулась я, кажется, спустя несколько секунд сидя на полу.
- Я тебя догнала, – раздался за спиной насмешливый голос ребенка, девочки.
Я повернулась и с трудом сфокусировала зрение, напряженно вглядываясь в лицо говорящей. И неожиданно для себя узнала ее. Девочка из кафе: белокурые волосы, голубое платье, розовые щеки, большие голубые глаза. Она улыбалась мне, и эта улыбка не была доброй и по-детски невинной. Эта улыбка обещала смерть.
- Теперь твоя очередь догонять, – девочка развернулась, приготовившись уходить. Я не двинулась с места.
Что происходит? Откуда здесь этот ребенок, зачем здесь я?
Девочка снова обернулась ко мне, обиженно надув губки.
- Если ты не будешь со мной играть, то и я не буду. И не скажу, зачем из Системы вычеркнула.
Сердито картинно топнув ножкой, девочка снова отвернулась от мена и стала удаляться.
Она вычеркнула меня из Системы, что это значит?
- Подожди, стой, - слабым голосом попыталась закричать я, но получилось лишь тихо окликнуть ее. Звуки, словно выпавшие из кармана стеклянные шарики раскатились по углам, затерявшись в темноте. – Стой.
Я встала на ноги и пошла вперед, намереваясь ее догнать. Получалось это с трудом. Девочка шла демонстративно неторопливо настолько, чтобы расстояние между нами сокращалось медленно. Чуть нагнать мне удалось ее только около поворота коридора. Девочка скрылась за углом, и ее шаги стали звучать быстрее. Испугавшись, что она убежит, и я прибавила скорости, в итоге упав на пол, но успев заглянуть за угол как раз вовремя, чтобы увидеть, как закрывается одна из дверей.
Спустя несколько минут упорного труда я добралась до нее. Перед глазами все расплывалось, стены кривились словно отражение в воде. В ушах стоял звон. Я повернула ручку и скорее ввалилась в комнату, чем вошла в нее, без сил опустившись на пол перед девочкой.
- Устала? – она подошла очень близко и засмеялась так, словно я была котенком, играющим с клубком ниток. Я не ответила, даже не стала поднимать лица. Волосы падали на глаза, отгораживая меня от страшного взгляда собеседницы.
Я почувствовала, как ее руки касаются моего лица. Маленькие детские ладошки оказались удивительно холодными и жесткими, как у человека, давно истекшего всем сердечным теплом, будто в ее жилах текло только прохладное равнодушие. Тонкие пальчики, касающиеся кожи легко, но не нежно, казались сильными и опасными. Я боялась пошевелиться и вдохнуть чуть глубже, словно стоило мне так поступить, и ее ногти вонзятся мне в кожу, раздирая лицо. Девочка снова засмеялась, видимо почувствовав, как напряглись мои плечи, и как сильнее стало стучать сердце, крича о страхе.
- Бедняжка, тебе так тяжело. Ты так устала. Ведь правда? – она продолжала водить подушечками пальцев по моему лицу, откидывая одну за другой непослушные пряди волос. – Целый месяц пустой жизни, ни чем и ни с кем не связанной. Это было больно, не так ли? Ты никому не нужна, о тебе никто не вспоминает, ты вне чужих судеб, вне чужих воспоминаний. Тебя нет. Ты просто дышишь, ешь, спишь - без цели, без смысла. И так день за днем, день за днем. И лучше не станет. Ничего не будет. Ты ничего не можешь изменить, ты бессильна, помощи просить не у кого. – Она втыкала в меня эти слова словно маленькие ножички, один за другим глубоко в тело, медленно, со вкусом, проворачивая в ране лезвие. Вскрывала пустоты, поднимала наверх черные, холодные воды отчаяния, что я прятала в себе все эти дни. Давала мне напиться ими сполна, насладиться их горьким вкусом, вязким, терпким.
Все те страхи, бессилие, обреченность, что накопились внутри, разом хлынули наружу, затопив всю меня без остатка, не дав сделать последнего глотка чистого воздуха. Мутными водами они плескались внутри меня, все поднимаясь и поднимаясь, вытекая из глаз солеными слезами.
Девочка взяла меня за подбородок жесткими сильными пальцами и приподняла лицо, заставляя смотреть в ее глаза. Она улыбалась. Улыбалась широко и искренне, без следа тепла и радости. Только удовлетворение от победы, от правоты, от своей силы.
- Вне Системы ты никому не нужна. Система всегда права, и без нее ты просто не сможешь выжить. Без нее в тебе и твоей жизни нет смысла, нет наполнения. Без нитей, связывающих тебя с другими, ты пустышка. Ты это поняла теперь, родная?
Я не отвечала, не шевелилась, только слезы быстро катились по коже, по проложенным мокрым дорожкам одна за другой, одна за другой, и кажется конца им не было.
- Вижу, ты понимаешь. Это хорошо, – она отняла пальца от моего лица и отошла от меня, уйдя куда-то вглубь комнаты. Я проследила за ней взглядом, наконец, осознав, что находилось вокруг меня.
Это была детская. С белой красивой мебелью, большой кроватью под балдахином и множеством кукол на полках, закрывающих почти все стены. Фарфоровые, в красивых платьях, они были столь искусно сделаны, что казались живыми. Их стеклянные яркие глаза, так похожие на глаза девочки, следили за мной неотрывно с равнодушным любопытством. Хозяйка комнаты подошла к стеллажу и взяла одну из кукол. Сев на пол, она сняла с нее шляпку и стала расчесывать красивые длинные волосы игрушки маленькой расческой. Методично, монотонно, не играя, а изображая игру, она старалась быть просто ребенком.
- Где я? – осмелилась я задать вопрос.
- В одном из зданий Института Планирования, – не отрываясь от своей игрушки, ответила девочка. – Ты его раньше никогда не видела, и не была внутри. Это здание закрыто для посетителей. Здесь располагается Надзор.
Так и не посмотрев на меня, она стала напевать какую-то наивную детскую песенку, продолжая расчесывать кукле волосы. Ее тонкий голос, лишенный невинности, превращал веселую историю песни в страшный кошмар.
- Кто ты? – снова подала я голос, понимая, что она не просто человек.
- Ты не еще не догадалась? – она продолжала свое занятие, кажется, в конец утеряв ко мне интерес. – Я – Система.
Система. Я не поняла, что она имела в виду. Я не могла понять, как могло быть то, о чем говорили мне эти слова. Это просто невозможно. Что такое Система? Я стала вспоминать все те слова, рассказы, что преподносили нам в школе в красивых учебниках, в ярких картинках, в красочных словах и иллюстрациях.
- Но Система- это мощная вычислительная машина, компьютер, набор микросхем и прочего. А ты…
- А я она и есть. Ваша Система. - Перебила меня девочка слегка раздраженным голосом. Я ей наскучила и теперь только мешала ее попыткам понять, что такое игра. - Неужели ты думала, что люди, родившие меня как разум, не могли создать мне и тело?
Пытаясь осознать то, о чем она мне говорила, я недоверчиво покачала головой. Увидев мою реакцию краем глаза, девочка резко вскинула голову и заговорила резко, с напором, недовольно, словно строгий учитель, пытающийся что-то втолковать нерадивому ученику. Который все отказывается понимать такие простые истины.
- Я – ваша защита, ваша опора, ваш любимый ребенок, драгоценный и хранимый. – Она улыбнулась только ей понятной шутке, мелькнувшей в этих словах. – Вы должны любить меня больше всего на свете - я ваше самое совершенной творение. Вы должны быть благодарны мне больше всего на свете, потому что я самый совершенный ваш защитник. Я дала вам свободу. Я стала вашей свободой.
Свобода. Опять это словно, значение которого я знаю, но суть которого ускользала из моей жизни. Как же так, зачем она обманывает меня, зачем она обманывается сама? Разве она не видит, во что превращается город, люди, жизни внутри Системы?
- Это не правда. Это все ложь. Свободы не существует. Есть только предписания, только они и ничего более. Свободы нет, ее нет, нет, – забормотала я себе под нос, с каждым словом все больше и больше понимая, что это правда. – Ты не наша свобода, ты же наш плен, наше наказание. Как мы можем любить тебя?
- Наказание?!- девочка прокричала это слово громко, сильно, и, кажется, в гневе. Она вскочила на ноги, резким движением отбросила куклу в сторону, прямо в стену. Та ударившись, упала на пол. Хрупкий фарфор раскололся, прочертив по светлой коже лица черные трещины, глубокие и широкие. – Вы, люди, собрали все свои страхи и отдали их мне! И я приняла весь ваш ужас, все ваши сомнения, все, все, до капли. Приняла в себя, забрала, отгородила вас от них. Я создала из вашего ужаса всю систему, предписания, чтобы он никогда не стал правдой, никогда не осуществился. И я живу с этим каждый день, каждая моя частичка состоит из этого. Я ваш страх и ваша защита от него. И после этого ты говоришь, что не хочешь любить меня? – она улыбнулась насмешливо, быстро успокоившись. Меленькая, легко заменяемая деталька огромного механизма не могла выбить ее из равновесия надолго. - Ты должна выбрать, платить ли мне такую цену.
Я не ответила ей, пытаясь понять то, о чем она говорила. Ее слова были такими странными и такими пугающими. Мысли все еще под действием укола появлялись неохотно, рождались в муках, слабыми калеками. Я должна любить свой страх, и тогда он защитит меня? Я не понимала.
Девочка подошла к брошенной кукле и присела рядом. Провела пальцем по кромке трещин на лице. Кукла смотрела равнодушно, принимая все. Она была игрушкой, и значит это было необходимой частью игры.
- Я не могу. Я хочу жить, поэтому я не могу, – сказала я очень тихо. Но девочка услышала. Она поднялась с пола и с силой опустила ногу на голову куклы. Фарфор треснул под подошвой ее туфельки и раскололся на множество осколков.
- Хорошо. – Глаза ее блестели как стекла, равнодушно и безучастно. Она смотрела на меня улыбаясь, также, как на сломанную куклу, грудой осколков, неуклюже и глупо лежащую на полу. Это, наверное, и правда было смешно. – Уведите ее и оставьте за стеной. Здесь ей больше не место. Она выбрала.
Она обращалась к кому-то за моей спиной. Я обернулась. Сзади стояли двое крепких мужчин, неизвестно когда появившиеся. Один из них достал уже знакомый мне шприц и сделала шаг ко мне.
Я закрыла глаза. Сопротивляться не было смысла, да и я совсем этого не хотела.
Игла вошла в тело почти незаметно и безболезненно. Бездна подкралась на мягких лапах, утробно урча, голодная.
Холодно. Я подтянула колени ближе к телу, свернувшись в клубочек. Было очень холодно. Я попыталась нащупать видимо сползшее с меня одеяло, но под рукой вместо прохладных простыней было что-то твердое, неровное, усыпанное мелкими камешками. Это была не моя спальня и не моя кровать.
Я открыла глаза. Взгляд уперся в мою руку, лежащую на сером асфальте. Пошевелив пальцами, я оперлась на ладони и села. Девочка, комнаты, коридор, укол. Воспоминания усталые, поднимались из бездны, чтобы рассказать мне о том, почему я здесь. Меня выкинули, выбросили словно ненужную игрушку за стену.
Вокруг меня печальными заброшенными коробками высились дома. Окна чернели зияющей в них пустотой комнат, стекла выбиты, краска на стенах облупилась, асфальт в трещинах, фонарные столбы покосились, брошенные машины словно мертвые туши животных сгрудились у обочин. Я обернулась. Вечерний сумрак стекался с неба, закрашивая серым силуэт высокой стены за моей спиной. Я была вне жилого города, меня оставили на заброшенной территории.
Когда-то, когда была изобретена Система, горожане построили стену и отсекли, ампутировали часть слишком большого города, чтобы построить идеальную жизнь на меньшей территории. И теперь все здесь было неживым, недвижным, тлеющим, распадающимся. Выбеленные скелеты полых домов напоминали о том, что когда-то здесь текла жизнь, теперь угасшая навсегда.
Обратного пути для меня не было. Я попыталась подняться на ноги. Я должна была идти, чтобы обрести хоть что-нибудь настоящее. Это было первое самостоятельное решение в мире, в котором не было выжжено мое будущее, в мире чистом и свободном от предписаний.
После второго укола идти было еще тяжелее. Я с трудом добралась до здания и пошла вдоль стен, цепляясь за сколы кирпичей и бетона. Вперед, куда-нибудь прочь от стены, от Системы, вперед, за пределы. Для начала сделать хотя бы это, совершить свой первый подвиг, а дальше загадывать я еще не решалась.
Солнце медленно скатывалось за лезвие горизонта, вспарывая свое нутро, вытекающее брызгами звезд. Небо резало вены вслед уходящему солнцу. Оно не могло жить без него. Красный хлынул на мертвый город, омыв грязные дороги, утекая в стоки канализации. Ночь расползлась тишиною и холодом, маня меня вперед светящимся кругом луны.
Я плохо разбирала дорогу, спотыкалась, падала, разбивая колени и руки до крови, слизывала соленую жидкость с ладоней, поднималась, шла вперед по прямой улице. Я шла и шла посреди ночи, которая расстелилась под моими ногами дорожкой, кажущейся бесконечной. Вокруг не было жизни, не было ни движения, ни дуновения ветерка. Только мое дыхание, шорох моих шагов и стук сердца.
Шаг за шагом, вперед. Еще и еще.
Только когда небо начало бледнеть и светлеть, испаряя черноту в тепле луны, я стала замечать вокруг хоть что-то живое. Стебли травы, сначала робко пробивающиеся сквозь трещины, затем кусты, потом деревья, цветы. Под ногами уже была земля с редко встречающимися кусками асфальта, падала я уже в мягкую влажную от росы траву.
Наконец, когда звезды упав с ночного неба, раскрошилась в розовую пастэль рассвета, я вышла за пределы мертвого города. За спиной остались торчать обломанные кости домов и высохшие жилы дорог. А впереди было только поле влажной, сочной зеленой живой травы, забрызганной яркими красками цветов. У горизонта виднелась темная полоска леса. Солнце ласково гладило меня по щекам, слепило глаза. Все хорошо, обещала оно. Я прошла вперед совсем не много и устало опустилась на землю. Силы кончились. Я легла прямо на траву, щекою зарывшись во влажные стебли.
«Спи, все будет хорошо, я тебя согрею», обещал просыпающийся день. Я поверила ему и позволила сну утянуть себя в свои владения.
- Я нашла.
Вместо звонка будильника выдернул мое сознание обратно в мир звонкий детский голос. Кричала девочка. Неужели? Осторожно, чтобы не выдать себя, я приоткрыла глаза.
- Я нашла, здесь! - радостно кричала она. Рыжая, в шортах и футболке. Это была не та, кого я боялась.
- Иду, иду – раздался издалека мужской голос. Вскоре я услышала приближающиеся шаги.
Закрыв глаза, не зная, что делать и что говорить, не догадываясь, кто эти люди и что мне от них ждать, я сделала вид, что еще сплю.
- Можешь не притворяться, я знаю, что ты не спишь, – сказал мне мужчина, кажется, стоя уже где-то рядом со мною.
Я открыла глаз и села, тут же встретившись взглядом с зелеными глазами девочки. Она улыбалась радушно, без страха, счастливо. Кажется, она была очень рада меня видеть. На щеках румянец, нос покрыт крупными веснушками, смело высыпавшимися гурьбой на солнце. Такая живая. Не сумев сдержаться, я улыбнулась ей в ответ.
- Давно мы уже не находили беглецов из города. Повезло, что окраину сегодня поручили осматривать нам. Да?- обратился мужчина к девчушке. Та радостно закивала головой, гордая собою. – Не бойся нас, мы тебе ничего не сделаем, разве что только поможем, если пойдешь с нами. – Он стоял против солнца, и я никак не могла рассмотреть его лица. Только силуэт и голос теплый, сильный, но мягкий.
- Пойду с вами куда?
- Туда, где мы живем без системы, без предписаний, без сюжета и сценария. Туда, где есть то, что ты искала – свобода. Ты ведь этого искала?
Я кивнула.
- Все будет хорошо, не бойся, – уверенно сказала девочка. – Пойдем с нами, - она отбежала немного вперед, нетерпеливо топчась на месте, ей уже хотелось вернуться и похвастаться своей удачей.
- Хорошо… Откуда вы это знаете? Без системы… - попыталась я возразить не совсем уверенная, что мне делать.
- Мы это знаем, потому что верим. Тебе этого мало?
Мужчина, подошел ближе, и наклонился ко мне, протягивая руку. Наконец, я смогла рассмотреть его лицо.
Карие глаза, добрые и ласковые, улыбка теплая и любящая, черные смешно взлохмаченные ветром волосы, футболка, шорты. Простой и понятный, открытый и приветливый. Я просто не могла больше бояться ни его, ни задорную девочку, уже сидящую на корточках и рассматривающую большую яркую бабочку.
- Идем, – кажется, он был готов стоять вот так надо мною и ждать решения до самого заката, а может даже и всю ночь.
Я протянула руку в ответ, и он, крепко сжав мою ладонь, сильным рывком поднял меня на ноги. Рука его была надежной и сильной, но мягкой и теплой.
- Папа же будет рад, что в это раз спасшуюся мы нашли, да, да? – запрыгала вокруг нас нетерпеливо девочка, уж очень ей хотелось рассказать своим о находке, которой она так гордилась.
- Конечно. Все будут рады, что мы нашли ее.
Поддерживая, он повел меня прочь от серого мертвого города. И чем дальше я удалялась от его стен, тебя больше верила в ожидающее меня непредвиденное чудо.
И правда, все будет хорошо.