Рассвет будет завтра

[cardboard-box]

Колокольчик над входной дверью звякнул привычно вяло. Звук стек с него неохотно, вязкой патокой, достигнув моих ушей чуть позже, чем должен был. Кажется, в нашем городе стали засыпать даже звуки.
Я приподнялась на локте, оторвав себя от столешницы барной стойки, на которой почти засыпала вот уже несколько часов к ряду. Наконец, хоть посетитель заглянул.
Маленький светильник надо мной с трудом сдерживал натиск темноты, захватившей кофейню. Было совершенно невозможно разглядеть, мужчиной или женщиной был посетитель. Я зевнула и села прямее. Раздались звуки шагов, лениво перекатывающиеся в пространстве. В мутном слабом свете лампы стал вырисовывать приближающийся силуэт женщины.
Наконец, она оказалась под самым светильником, тут же обсыпавшим ее пыльным светом. Это была Лия.
- О, привет, милая, – сказала я, тут же зевнув, и снова растеклась по столешнице.
Кинув сумку и пиджак на один из высоких стульев, она устало опустилась на соседний.
- И тебе вечер добрый. Как приятно видеть тот энтузиазм, с которым ты меня приветствуешь, – по привычке съязвила мне подруга голосом ровным и усталым.
- Я бы посмеялась над твоей шуткой, но что-то сил нет. Кофе?
- Кофе, – ответила она и стала рыться в сумке, достав оттуда пачку сигарет и зажигалку.
Пока она курила, я впервые за день прикоснулась к кофеварке, выцедив из нее большую кружку густого кофе. Смертельный удар кофеина по сонливости. Но мне он уже давно не помогал.
Я поставила кружку перед Лией. Она затушила сигарету и сделала несколько больших жадных глотков.
-Ну, что, помогает?
Она вздохнула.
- Нет, и уже давно. Эту сонливость уже ничем не перебьешь,- она сделала еще пару глотков. – Пью лишь по привычке.
Я сочувственно кивнула. Со мной было также. Вялость и сонливость, пропитавшие весь город, проникали под кожу, вдыхались с воздухом, накапливаясь внутри, превращая дни в утомительную борьбу со сном на грани дремоты.
Я вгляделась в лицо подруги внимательнее. Даже в желтом свете лампы, покрывающем все вокруг золотистой мутной пленкой, было видно как Лия бледна. Под глазами размазаны серые круги, губы бескровны и обветрены, волосы тусклые и поникшие. Я заглянула в ее некогда яркие сочные зеленые глаза. Теперь они были переполнены увяданием осени, затухающие, с серым налетом усталости на грязно-зеленом цвете безысходности.
Она не стала отводить взгляда, горько улыбнувшись.
- Мне хватает твоего смеха и твоей радостной улыбки, - я сжала ее руку. И ее и моя ладонь были пугающе холодны.
- Чему уж тут радоваться. Когда....
Лия не договорила, прерванная. Колокольчик над входной дверью звякнул, рождая полумертвый безвкусный звук. Он неохотно пополз по комнате, опережаемый идущими к стойке посетителями. Вот они вошли в свет лампы. Это были уже знакомые мне парень и девушка.
Мы поприветствовали друг друга кивками, и они покинули территорию света, чтобы пробраться вглубь кофейни, к столикам. Мы с Лией со слабым интересом проводили взглядом их поглощаемые темнотой силуэты. Кто-то из них споткнулся обо что-то, тихо ойкнув. Затем в углу зажегся слабый огонек настольной лампы. Свет с трудом просачивался сквозь темноту, пыльным желтым вырисовывая очертания тел, одежды, лиц. Лия отвернулась от них, начав лениво прихлебывать остывший кофе. Я налила две большие кружки сладкого со сливками напитка и стала пробираться сквозь толщу темноты к блеклому облаку света, не уронив поднос по дороге лишь потому, что выучила все здесь наизусть за долгие годы темноты. Даже ослепнув, я всегда найду дорогу в своей кофейне, ничего не задев и не уронив.
Кружки соприкоснулись со столом, в воздухе на несколько мгновений завис стук, тут же поглощенный темнотой. Парочка очнулась от каких-то своих мыслей или ото сна. Девушка с тяжелым вздохом подвинула к себе кружку, парень зевнув, сделал жадный глоток. Я собрала приготовленные ими деньги и, смяв, положила в карман фартука. Они уже давно стали не нужны, как и многое в нашей жизни, мы используем их только по привычке.
- Ты их знаешь? – спросила Лия, мотнув в сторону посетителей головой, когда я вернулась за стойку.
- Каждый день сюда приходят. – Я тоже налила себе бесполезного напитка, за компанию. – Сидят в дальнем углу. О чем-то говорят, потому уходят с закрытием.
- Поздравляю, - подруга хмыкнула, - твое кафе пользуется популярностью. Просто аншлаг каждый день – два посетителя!
- Перестань издеваться. Мое кафе единственное, что еще работает в городе. Прояви уважение к моей стойкости.
Лия засмеялась, почти сумев вложить в смех чуть жизни и радости.
- Да уж, ты у нас всегда была неунывающей. Помню, как еще в далеком детстве ты мучила меня своим вечно радостным «не плачь, рассвет будет завтра», стоило мне впасть в тоску.
Мы одновременно улыбнулись и ненадолго замолчали, погружаясь в старые воспоминания.
Тогда все было не так. Тогда у людей была еще вера, что свет вернется. Мы просыпались и надеялись, что завтра черную пелену с неба смоет дождем, что тьма станет топливом для пылающем костра рассвета, что Солнце вернется и прогонит из квартир и с улиц холод. Мы ждали, мы улыбались и смеялись, подбадривая друг друга. Старались жить полной жизнью, будто были уверены, что все станет как раньше. Взрослые рассказывали нам, детям никогда не видевшим Солнца и голубого неба, о прекрасных закатах, о пухлых облаках, о том, как краснеет кожа под жаркими летними лучами. Мы верили и, поднимая взгляд к небу, сожженному дотла, будто что-то в нем взорвалось, выискивали среди черных складок проблески света. Тогда мы еще ждали Солнца, тогда мы еще жили.
Город был заполнен огнями. Каждый закоулок был ярко освещен фонарями и гирляндами, центральные улицы переливались сочными цветами на вывесках и рекламе. Окна квартир, кафе, магазинов, баров приветливо светили прохожим, зовя к себе. Лишь в глухих тупиках и заброшенных закоулках могла ютиться холодная темнота, забившись и углы испуганным зверем.
Но год шел за годом, я взрослела, вырастая из своей надежды, которая вскоре стала совсем мала. Я престала верить и ждать. А вместе со мной и многие другие. Те, кто когда-то жили во времена Солнца, тихо умирали, одаривая на прощание своих друзей и родственников безнадежностью и безысходностью. Те, кто больше всего верили в возращение света, уходили из города искать его, не дождавшись. А вместе с ними уходили их слова, их память о прошлом, что поддерживали в остальных веру.
Вместе с ними с улиц уходили и огни. Словно сам город вместе со своими жителями погружался в уныние и отчаяние, гася тем больше огней, чем меньше надежды оставалось. И однажды настал день, когда даже электрический свет покинул его.
Сейчас везде властвовала темнота, плотная, густая. Она заполнила собою все, растворив в себе всю радость и всю надежду. Теперь люди почти не улыбались и не смеялись, улицы были пусты, а почти все магазины и кафе закрылись. Мы ходили в гости, вставали с утра на службу, чтобы выполнять никому ненужную работу и получить за это бесполезные деньги только по привычке. Мы делали вид что живем, не до конца уверенные в том, что это так.
Лия с почти громким стуком опустила пустую кружку на столешницу. Я вздрогнула, очнувшись от тягостных мыслей и воспоминаний, уводящих меня в покойные объятия дремоты.
- Налей мне еще кружечку, - прервала молчание Лия. – А то мы так с тобой тут на пару заснем.
Она повернулась к столику посетителей. Я проследила за ее взглядом. Парень и девушка о чем-то тихо, но активно жестикулируя, спорили.
- Думаешь, влюбленные, на свидание приходят? – предположила я, налив кофе.
Лия, двумя руками держа полную кружку, чуть не расплескала себе на колени горячий напиток, засмеявшись.
- Шутишь? Сейчас влюбленных с огнем не сыщешь. Никто уже и из дому то не выходит, все в квартирах прячутся, думают, что так сберегутся, не подхватят болезнь.
- И что помогает?
- Нет. Все больше людей в больницу приходят. Врачи уже бессильны что-либо сделать. Люди засыпают и не просыпаются. Палаты все заполнены, конца новые зараженные уже ждут дома, там же и остаются после. Так что у медсестер осталась одна задача - объяснить зараженным, как приготовиться к моменту, когда они заснут, чтобы не проснуться и как понять, что момент этот близок. А у нас, врачей другая – определить человек мертв или спит. Только вот мертвых я что-то давно не встречала. Даже соскучилась по ним. А то наши спящие по палатам коматозники меня только пугают.
- Обещай мне, что выносить мне вердикт будешь ты, – попыталась я растормошить совсем поникшую, застрявшую в уныние подругу.
Но вместо этого напугала. Она тревожно сжала мою ладонь и стала всматриваться в глаза.
- Только не говори мне, что ты это подхватила! Я же говорила тебе, носи респираторы, когда по своим жутким закоулкам к дому пробираешься! Все же почти у самой стены живешь.
- Да все в порядке, - я высвободила свою руку и отвернулась, доставая для нас пирожное. – Я здорова, ты же знаешь, ко мне с детства ни одна зараза прилипнуть не может.
Лия покачала головой. Молча мы принялись ковырять ложками десерт, не испытывая ни аппетита, ни удовольствия от вкуса. Лишь по привычке думая, что это должно быть вкусно.
Вскоре парочка посетителей собралась домой. Свет в углу погас, снова давая развернуться во всю мощь жадной темноте. Проходя мимо нас, парень, кажется, хотел мне что-то сказать, уже в который раз. Но девушка, протестуя, утянула его за локоть прочь. Звякнул полумертвый колокольчик, и мы снова остались одни. Уверенная по опыту прошедших лет, что больше посетителей не будет, я заперла дверь и опустила жалюзи. Темнота в кофейне стала еще более плотной, почти ощутимой. Казалось, что она осторожно прикасалась к коже, гладила по щекам, давила на губы, чтобы приоткрыть их и просочится внутрь, чтобы быть проглоченной вместе со слюной. Ей мало того, что она захватила весь город, она хочет растворить в себе и наши тела.
Я включила проигрыватель, поставив старый диск моей любимой певицы. По комнате разлилась музыка, перемешиваясь с темнотой в анестезирующий коктейль из звуков фортепьяно и шелкового голоса. Мы с Лией сидели друг против друга, совсем как в детстве на скучных уроках, полулежа на столешнице. Вместо подушки вытянутая рука, вместо колыбельной плачущий голос певицы, вместо плюшевого медвежонка наши переплетенные ладони.
Сон, почувствовав нашу беззащитность, подступил совсем близко, укутал плечи вместо теплого одеяло, шепча на ухо обещания о покое. Они были столь заманчивы, что мы почти поддались им, закрыв глаза и умерев свое дыхания, делая вдохи и выдохи все реже и реже.
- Обещай мне, что ты то не сдашься и не оставишь надежды, ты будешь бороться, – прошептала Лия и сжала мою руку так, что мне стало больно. – Знала бы ты, как я устала бороться со страхом заснуть и больше не проснуться, став одной из тех, кто спит в своих квартирах, словно в гробах.
Я открыла глаза и приподнялась над столом. Из-под прикрытых век Лии просачивались слезы. Крупными каплями они стекали по ее щекам, собираясь в маленькие озерца на столешнице. Я так давно не видела, как она плачет. Свободной рукой я отерла ей лицо и стала размазывать слезы по столу, вырисовывая ими символы бесконечности.
Диск подошел к концу, отзвучала последняя песня и кофейня погрузилась в тишину. Я могла бы услышать, как бьется сердце Лии, если бы не осмелевшая темнота, крадущая у меня эту тихую музыку.
- Не бойся, все будет хорошо. Рассвет будет завтра.
Лия тихо рассмеялась, и этот смех был похож на тот, что я слышала раньше – живой и подвижный.
Мы выпрямились и синхронно потянулись, выгнувшись до хруста в костях.
- Домой пора.
Лия согласно кивнула. Я накинула куртку, погасила свет и мы вышли из кофейни.
На улице темнота была не столь густой, в центре города еще разбавляемая редким светом тусклых фонарей.
До дома Лии мы шли молча. Наши плечи и ладони почти соприкасались, будто мы боялись, что тьма похитит нас друг у друга, и были настороже, чтобы вовремя схватить другую за руку и спасти. Хотелось сказать так много, но мы не находили в себе смелости и сил нарушать покой, охвативший спящий город, чтобы не разозлить темноту.
Перед тем, как войти в парадную, Лия крепко обняла меня. Она дрожала, дышала часто и прерывисто, ее пальцы в отчаянии сжали ткань моей куртки.
- Ты уходишь? – спросила я, успокаивающе поглаживая ее по длинным вьющимся волосам. Я догадалась обо всем уже тогда, когда взглянула в ее глаза этим вечером.
- Да.
- Мне пойти к тебе, посидеть с тобой пока не заснешь?
Лия отстранилась, отрицательно покачав головой.
- Я не хотела делать из нашей встречи прощание. Я не хочу засыпать сегодня как в последний раз. Пусть все будет как обычно, как будто завтра я проснусь, чтобы идти на работу. Как будто это просто сон, после которого я открою глаза и увижу рассвет.
- Так и будет. Завтра будет рассвет.
Лия снова обняла меня, и, поцеловав на прощание в щеку, как делала это в детстве, скрылась за дверями.
Я еще постояла так, вглядываясь в окна ее квартиры, надеясь увидеть, как Лия зажигает свет. Но нет, стекла по-прежнему были безжизненны, отражая лишь темноту. Ни одно окно в доме не выпускало из себя свет. Все спали.
Некоторые говорят, что все проснуться, когда наконец будет рассвет. Верят, что мы просто застряли в затянувшейся ночи, во времени, когда людям полагается спать, вот и засыпаем, чтобы открыть глаза, когда придет утро.
Я шла к себе домой, почти на самую окраину, сквозь город, пропитанный покойным сном. Не было ничего живого. Дома спали, опустив веки-шторы, люди спали, запершиеся в своих квартирах, давно равнодушные ко всему. Темнота выпила из города все краски, превратив его в размытую монохромную акварель.
Даже погода давно стала безвкусной и равнодушной. Ни жары, ни ледяного холода, ни дождей, ни сильных ветров. Ни лета, ни зимы, ни весны, ни осени. Только замурованное в застывшем времени отсутствие тепла и света. Лишь иногда, словно в насмешку, от сожженного дотла неба хлопьями осыпался черный снег.
Говорят, раньше снег был белым, легким, на вкус как талый лед. Но теперь он совсем не таков: маслянистый, горечью тающий на губах липкой вязкой жидкостью. Но и его давно не было. Налипшая на небо гарь окончательно загустела и затвердела, придавливая мир тяжелой чернотой. И под этой тяжестью уставшая жизнь замедлялась и засыпала, вымотанная борьбой.
Ближе к городской стене у самой земли ко мне начали стекаться густые клубы чего-то черного. Лет десять назад это нечто стало появляться на окраинах города. Оно принесло с собою болезнь, эпидемию, охватившую весь город. Эта темнота проникала в людей, когда они вдыхали ее, и сеяла в их душах зародыши пустоты. Растущая пустота со временем поглощала души, и люди засыпали, чтобы больше не проснуться.
Сколько лет ученые ни бились над загадкой этого явления, никому не удалось понять, что это такое и откуда появилась. Лекарство от этой заразы так никто и не нашел.
Мне всегда казалось, что черные клубы - это сгустившаяся темнота, ее чистый концентрат. Будто ее стало слишком много, она переполнила собою весь мир, достигнув предела насыщения. И теперь вынуждена концентрироваться и стекать к земле густым туманом.
Чтобы спастись, мы построили высокую толстую стену. Но и сквозь нее со временем клубы тьмы стали просачиваться в город. Они не были похожи на простой туман, эта тьма была слишком густой, слишком живой, слишком пугающей.
Около моего дома этого тумана было так много, что местами он поднимался почти до колен. Я подошла к нему ближе и наклонилась, погрузив туда свою ладонь. Темнота была холодной, кожу стало покалывать, а затем она начала неметь, словно на морозе. Сжав пару раз с трудом сгибающие пальцы в кулак, я выдернула руку.
Это так похоже на то, что творилось у меня в душе. Я с сожалением покачала головой, когда вспомнила, как соврала Лии, заверив, что не больна. Но я не могла огорчать ее в последний день.
Мой дом предстал передо мной еще одним куском темноты. Ни в одном окне не горел свет, не слышалось ни одного звука. Совсем как и Лия, я не стала зажигать свет в квартире, давно уже спокойно ориентируясь в кромешной тьме. Есть не хотелось, уже долгое время у меня не возникало настоящего голода, который требует утоления. Отказавшись от ужина, я не стала оттягивать момента, когда нужно ложиться в холодную кровать и закрывать глаза. Засыпать я не боялась давно.
Закутившись в тяжелые одеяла, бесполезные и холодные, не способные дать ощущение тепла и уюта, я закрыла глаза, чтобы забыть об окружающем мире и погрузиться в себя. Чтобы прикоснуться к той пустоте, что растет внутри.
Я всегда сразу чувствовала ее, дремлющую, холодную, тяжелую. Чувствовала, как порой она просыпалась от голода и начинала лениво переворачиваться, впиваясь в душу острыми коготками. Мяла ее, прощупывала, выискивала самое мягкое, самое нежное место, где оболочка тонкая и почти прозрачная. Скалилась в жуткой ухмылке, лизала душу шершавым языком, вспоминая ее вкус. Вдоволь наигравшись, заставив душу трепетать от страха, сжиматься и замирать, она прокусывала оболочку длинными острыми клыками. И мне становилось больно. И медленно, смакуя, выдавливая по каплям, пустота пила из меня свет и тепло. Она поглощала все, что мне с трудом удавалось накопить. После с ее зубов на ранки капал яд тоски, он просачивался внутрь, заполняя холодом, от которого немела душа, и боль сменялась ноющей пульсацией темноты внутри. Оболочка срасталась, пустота втягивает когти, обвивалась вокруг души, сытая, мурчащая от удовольствия. Она успокаивалась, впадая в полудрему, но оставаясь чувствующейся, осознанной.
Я всегда слышала ее дыхание, почти видела ее внутри, разрастающуюся, становящуюся больше и сильнее. Каждый день она заполняла все больше и больше места, вытесняя меня из себя.
Раньше, когда она только появилась, когда была еще не столь жадна и сильна, порой пустота погружалась в глубокий сон, и моя душа ненадолго получала свободу, возможность ожить, развернуться, задышать. И я могла радоваться, могла веселиться, я даже могла испытывать счастье, то тихое и нежное, то бурное и слепящее. Моя душа, питаемая радостью и счастьем, медленно, каплей за каплей вновь наполнялась теплом и светом. И я жила.
Но теперь она больше не спит. Она напиталась достаточно, чтобы у нее хватало сил бодрствовать. Она накопила столько яда, что он уже пропитал всю меня, от чего, словно от анестетика онемела душа. Теплые чувства угасли вслед за желаниями, и я уже больше не могла ни радоваться, ни надеяться, ни ждать, ни скучать, ни удивляться, ни восхищаться. Могла только бояться, погружаясь в тоску. Я мало что чувствовала и ничего не хотела. По старой привычке я еще улыбалась, я еще играла в радость или удивление, понимая, почему мне еще позволено жить. Все это для нее. Скоро пустота станет столь сильна, что свернувшись тугим кольцом вокруг испуганной души, выпьет ее до дна. Она поглотит весь свет и тепло, превратив их в холод и темноту.
Мое время стало похожим на кисель без комочков, оно вяло перетекало через меня, делая все вокруг мутным и склизким. И я скользила смазанной по реальности, погружаясь куда-то вглубь, где нет ничего, даже дна, и можно лишь только медленно проваливаться вниз. Дни сливались, они подражали друг другу, скрывая свои истинные лица под маской с одним и тем же нарисованным лицом, запутывая меня и смеясь надо мною потерянной в этой толпе клонированных мимов. И я не помнила, какой сегодня день недели, не помнила какое число, не знала, что было семь дней назад или три дня, потому что уже не различала что это такое – сто восемьдесят шесть часов. Время растворялось и протекало сквозь пальцы, уже не как песок, который можно прочувствовать через его сотни тысячи мелких песчинок, который можно ощутить на коже и зубах. Нет, оно стало совсем неуловимо, оно потеряло свою форму, стало аморфным и призрачным. Его уже нельзя было посчитать и систематизировать, нельзя разделить на части, на прошлое, будущее и настоящее. Все смешалось словно в миксере в одну вязкую консистенцию без комочков.
Мысли тоже пытались уподобиться времени, они больше не хотели идти стройными рядами или просто в беспорядке метаться как шарик для пинг-понга. Нет, они растворялись и перетекали друг в друга, медленно смешиваясь, словно сироп с мороженым, тающим на солнце. И не за что было ухватиться.
Я так привыкла к этому, что не могла уже представить, что может быть иначе. Я жила для того, чтобы кормить собою пустоту, и не знала, как это - быть переполненной чем-то еще. Она всегда со мной, она всегда во мне. Я знала, что близок тот день, когда она полностью поглотит меня. И тогда я засну, чтобы не проснуться. Моя усталость стала столь сильной, что заставляла меня с нетерпением ждать наступления этого момента. Я хотела отдохнуть.
И все потому, что из нашего мира ушло солнце, и пришла темнота. Она принесла за собой пустоту, которая росла теперь в наших сердцах. Я верила, что когда она поглотит всех живущих в городе людей, то сможет вырваться наружу. Пустота просочиться в мир, поглотив все дома и улицы, все засохшие деревья, заляпанное гарью небо, темноту, а затем и весь мир. И тогда, наконец, наступит рассвет и солнце вернется. Только этого уже никто не увидит.
Сон подобрался ко мне уже совсем близко. Я поманила его к себе, совсем не боясь - последней будет не эта ночь, хоть и осталось их у меня в запасе немного. Мысли почти растворились, освобождая дорогу, и осмелевший сон подобрался вплотную и утянул меня в свои объятия.
Сквозь сон я услышала, как глухо зазвенел будильник, приглушаемый придавливающей его темнотой. Я с трудом открыла глаза и заставила себя встать с постели.
Просыпаться с каждым днем становилось все сложнее. Не хотелось открывать глаза, ведь там во сне все было бархатистым и уютным, там не было тех острых углов, что плохо размельчились в миксере реальности и кололи язык. Там было все идеально. Хотелось, наконец, впасть в глубокую кому, уйти от всего того, что есть снаружи, упокоиться на волнах безразличия и тишины. Никого, ничего, чтобы было лишь ничто. Чтобы больше не бороться, не заставлять себя верить и надеяться, не преодолевать каждый день сопротивление пустоты внутри, чтобы зачем-то жить. Ничего этого. Чтобы все стало единым, стало простым и легко употребляемым. Все мысли, все воспоминания, вся реальность смешались в одном коктейле, цвет которого был бы черным, непроглядным, всепоглощающим. Чтобы этот коктейль постепенно разъел и меня, до последней частички, до последней молекулы, медленно и безболезненно, мягко и ласково смешав с пустотой. И тогда я превратилась бы в ничто, стала бы его неотъемлемой и неотделимой частью, чтобы наконец пришел покой.
И все же, я все еще боролась, не знаю при этом зачем. Как бы тяжело не давалось мне открывать глаза после сна, как бы больно не было заставлять себя терпеть, я ждала, что наступит рассвет, который растворит всю пустоту и прогонит темноту. И я просыпалась, ела, гуляла по пустым улицам, открывала кофейню для посетителей, которых не было - пыталась жить.
Каждый день по дороге в свою кофейню, я по привычке, оставшейся еще с детства, вглядывалась в черное небо, выискивая среди его складок крупицы света. Но и сегодня, как и раньше, это было напрасно. Сегодня даже на улицах города я не смогла найти его. По дороге мне не попалось ни одного прохожего, ни одного горящего светом окна, ни одного звука, ни одного шороха.
Я открыла двери, подняла ставни, зажгла тусклую лампу над барной стойкой и приготовилась ждать, почти уверенная, что никто не придет. Казалось, что я единственная в городе, кто еще остался не спящим. И ждать мне придется вечно, ведь Лия уже не придет. Я так сильно желала оплакать ее, но не могла. Во мне не было слез и скорби, они были съедены пустотой, оставившей мне только страх, усталость и равнодушие. Предлагающей только один выход - монотонно жить день за днем, которые не будут отличаться друг от друга. Как будто ничего никогда не происходило и не произойдет.
Так и прошел весь день, и только ближе к вечеру звякнул колокольчик, и в кофейню вошла уже знакомая мне парочка. Как и всегда, они уместились в самом дальнем углу, попивая сладкий кофе со сливками.
В этот раз их спор был еще горячее и эмоциональнее. Я с тоской смотрела, как они хмурят брови, поджимают губы, вскрикивают протестуя и оспаривая друг друга. Вдруг парень резко вскочил с места и быстрым шагом направился ко мне.
- Подожди, рано! – гневно вскрикнула девушка, кинувшись вслед.
Парень не обратил на это никакого внимания, подойдя к стойке. Он облокотился на нее и пристально уставился мне в глаза. Я вопрошающе вскинула брови.
- У нас к вам серьезный разговор, - парень обернулся к негодующей девушке и жестом предложил ей сесть на стул. Она подчинилась, все еще не остыв, барабанила пальцами по столешнице, кусала губы и хмурилась.
- Мы знаем, что твоя последняя ночь совсем близка, - в лоб заявил парень. – Можешь не делать вид, что удивлена моим словам, мы знаем, что ты уже и забыла, как это бывает.
- Ах, вот как, – задумчиво протянула я, пытаясь угадать, к чему приведет такое начало разговора. – Откуда же такая информированность?
- Больничные записи. Ты же посещала врача, чтобы убедиться. - Парень замолчал, ожидая от меня реакции на свои слова.
Но я тоже молчала, пытаясь спрятать обратно на дно поднятые им страшные воспоминания того дня, когда я набралась смелости пойти убедиться, что и во мне поселилась пустота. Я долго пряталась от реальности этого факта, уговаривая себя, что моя сонливость и тоска, моя апатия и безразличие всего лишь следствие усталости. Я еще надеялась на это, пока ждала в полупустом коридоре свой очереди, пока врач записывал больничную карточку мое имя и причину посещения, пока из ранки на проколотой им подушечке пальца не выступила крупинка черной как смола крови. Врач вздохнул и сочувствующе похлопал меня по плечу.
- Ладно, пусть так. Но и что из этого? Что вы от меня хотите то? – с трудом выбралась я из воспоминаний о том дне.
- Мы хотим, чтобы ты нам помогла, чтобы ты стала нашим спасителем, – заговорила девушка.
Они замолчали, кажется не торопясь уточнить, в чем именно заключается помощь.
- Но почему я то? Город полон таких людей на грани.
- Ты очень сильна, ты сопротивляешься дольше всех, еще никто не держался так долго. За всю историю нашего города никто не боролся столько времени! В тебе есть что-то, чего нет в других. И это значит, что ты сможешь, – заговорил парень уверенно и вдохновлено.
- Смогу что? – мне уже начал надоедать этот беспредметный разговор.
- Выйти из города, – после недолгой паузы выдала девушка.
От такого предложения во мне почти пробудилось изумление. Но ощущение его приближения быстро пропало, сменившись привычным безразличием.
- Сбежать из города? - я скептически хмыкнула. - Сколько отчаявшихся, испуганных и надеющихся делали это, и ни один не вернулся. Да и зачем, в чем смысл?
- Мы покажем тебе, в чем смысл.
Парень кивнул спутнице, и та полезла в сумку, достав оттуда конверт, который протянула мне.
Белый незапечатанный конверт без марок, рисунков или надписей. Я повертела его в руках, открыла и вытащила фотографию.
На ней были запечатлены черные клубы темноты, давно мне знакомые и привычные. Возвращаясь домой и идя на работу, я видела их множество, и это картина уже приелась. Я уже было хотела положить фото обратно в конверт, как заметила нечто странное в самом центре. Маленькая желтая точка. Я поднесла карточку ближе к глазам. Точка стала заметнее и четче. Словно луч пробивался сквозь темноту. Я вглядывалась все усерднее, и точка становилась все больше и больше, словно ко мне приближался кто-то с фонариком в руках. Это было невероятно, я не могла оторвать глаз от этого чуда. Клубы дыма пульсировали словно в агонии, свет пробивался сквозь их тела, терзая, разрывая, растворяя их в себе. Вот черного осталось совсем мало, только в углах фотографии, свет стал невыносимо ослепительно ярким, но я не могла отвести взгляда. В сердце разливалось давно мною забытые ощущения тепла, счастья, радости любви, я снова чувствовала, снова жила.
Но неожиданно грудь сдавило жуткой болью, которая была столь невыносима, что у меня перехватило дыхание, в глазах потемнело и поплыло. Пустота внутри в отчаянии билась в клетке моего тела, вгрызаясь в душу острыми когтями и зубами, ее объяла паника и великий ужас. Убить меня, но не дать умереть самой. Она шипела и рычала, терзая меня изнутри, я вскрикнула от своей боли и ее ярости. Карточка выпала у меня из рук, я отшатнулась назад, чуть не упав, больно ударившись о тумбы у стены.
- Все в порядке? Дышите глубже. Это скоро пройдет, – с трудом сквозь истеричный стук сердца донесся до меня ласковый голос девушки.
Добравшись на ощупь до стойки, я повалилась на стул. Постепенно дыхание пришло в норму, сердце успокоилась, и я открыла глаза.
На лице моих посетителей не отражалось ни капли удивления.
- Что это было? – просто спросила я, все еще не отойдя от случившегося.
- Ты ощутила, почувствовала, как дрогнула пустота внутри тебя? – вместо ответа ласково улыбаясь, спросил парень.
Я кивнула и встала, чтобы поднять упавшую на пол фотографию. На ней по-прежнему были изображены клубы темноты, но сколько я не вглядывалась, даже маленькой точки света не увидела.
Я вопросительно повернула изображение к парню.
- Да, действует только один раз, к сожалению.
- И все же, что это было? – повысило я требовательно голос. Уклончивость его ответов была уже совсем не уместна.
- Солнце, - восторженно и с придыханием ответила девушка.
Я недоверчиво покачала головой и усмехнулась.
- Разве не так нам описывали его наши деды? – уверенно продолжила она. - Ты же увидела сама, как оно прекрасно, какие чувства дарит! И мы хотим, чтобы ты нашла его снова. Темнота и пустота слишком сильны, одной фотографии недостаточно. Мы хотим, чтобы ты вышла из города и нашла солнце! Он не исчезло совсем. Оно просо скрыто пеленой темноты, густыми парами, что накрывают наш город словно крышкой.
То, что торопливо говорила мне девушка было столь дико и невероятна, что я слушала ее, не перебивая. Хоть какой-то разговор, пусть и безумный, но с новыми людьми впервые за последние годы. Да, разум говорил мне – это все ерунда, но ослабшие остатки души молили дослушать ради призрачной надежды.
- Пару лет назад основатель нашего движения ушел в поисках солнца. Его не было очень долго, и мы уже отчаялись и перестали ждать. Было решено убрать ожидающего его у городских ворот часового, когда он неожиданно вернулся полумертвый. Непонятно, как он смог добраться до городских стен. Сознание его было почти съедено пустотой. На следующий же день он заснул окончательно и больше не просыпался. Но его поступок был настоящим подвигом, потому что он вернулся с пленкой, на котором был этот снимок! – девушка замолчала, ожидая моей реакции. Сама она часто дышала, взволнованная собственным рассказом, глаза ее блестели, щеки разрумянились.
- Какая душещипательная история! Если все было так, почему никто об этом не знает. Если все так радужно и замечательно, что нужно всего лишь выйти из города и солнце будет найдено, почему вы никому об этом не рассказываете, – я не старалась скрыть своего скептического и саркастического отношения к услышанному. – Или вам, детки, нравится играть в тайное общество?
- Именно потому, что люди будут реагировать так, как ты, мы все и скрываем! – возмущенно ответила девушка.
- Прежде чем делать такие громкие заявления, нам нужно доказательство большее, чем у нас есть сейчас. Нам нужен свидетель и свидетельства, – продолжил за нее парень, успокаивающе положив руку девушки на плечо, и она послушно задышала медленнее и глубже. – Мы хотим, чтобы ты их нам достала, сделали снимки, видеозапись, чтобы все хорошенько запомнила и рассказала потом остальным. Когда вернешься. Это не только будет доказательством, но и оружием против темноты и пустоты. Мы победим их, выберемся из города, освободимся!
- Если вернешься, – хмыкнула я, поправляя его. – Вы что-то уж слишком оптимистичны. Хотите, чтобы я, доверившись лишь вашим словам и какой-то непонятной фотографии пошла на такое? Да вы, верно, сошли с ума.
- Но ты видела в фотографию. Ты же почувствовала это! Как ты можешь теперь так говорить? – снова не сдержала чувств девушка.
Я встала, хлопнув ладонями по столешницу. Она вздрогнули.
- Ну, все, я устала от ваших глупостей. Это было забавно, но шутка затянулась. Вам пора уходить, кофейня закрывается.
Девушка растеряно смотрела на своего спутника, ее глаза наполнились слезами. Будь во мне хоть чуть-чуть сочувствия, я бы тут же раскаялась в своих словах.
- До свидания, – сказал я тоном, не терпящим возражений.
Парень разочарованно покачал головой. Вытащив из кармана листок бумаги, он положил его на стол передо мною.
- Надеюсь, ты передумаешь и позвонишь. Идем, – он потянул расстроенную спутницу к выходу. Они скрылись в густой темноте, звякнул колокольчик, и я снова осталась одна.
Скомкав записку с номером телефона, я выкинула ее в мусор, помыла кружки, опустила жалюзи, погасила свет и вышла на улицу.
Город был все так же неизменно тих и безжизнен. По дороге домой мне не встретилось ни одно живое существо. Только ближе к окраине из темных подворотен и углов стали выползать клубы темноты. Они были похожи на больших толстых змей, переваривающих жертву, в них что-то пульсировало, двигалось, они тянули ко мне свои щупальца. Казалось, темнота чувствует выросшую и окрепшую во мне пустоту – свое любимое дитя. Она будто хотела прикоснуться к ней, обнять, вновь соединиться. Я ускорила шаг, а затем побежала со всех ног, пытаясь убежать от настойчиво тянущейся ко мне черноты.
Сколько лет я ходила этой дорогой, сколько раз проходила через эти переулки, мимо этих тупиков и подворотен, сквозь лижущие мою обувь клубы темноты. И никогда мне не было страшно, и только в этот раз меня попятам преследовал страх. Когда я добралась до своей пустой с недвижимым годами воздухом квартиры, страх превратился в ужас. Меня мелко трясло, я с трудом попала ключом в замочную скважину.
Покидав верхнюю одежду и вещи в прихожей, я как в детстве с головой забралась под одеяло, надеясь, что чудовища из темноты до меня не доберутся. В каждом углу мне мерещилось что-то страшное и мерзкое, живое и голодное. Пустота внутри меня зашевелилась в нетерпении, близилось время долгожданного пиршества, когда она, наконец, смакуя, проглотит мою душу. Я давно ждала этого, казалось, я была готова, думала, что смерилась, что хочу этого: покоя и сна. Но теперь весь мой обман вскрылся. Мне нужна жизнь, мне нужны радость и любовь, тепло и счастье, мне нужна я.
Недовольная моим протестом пустота выпустила когти и впилась в душу, жадно прижимая ее к себе, не желая выпускать свою добычу. Я заплакала, вцепившись зубами в одеяло, чтобы не закричать. В сознании всплыло воспоминание о солнце, увиденном на фотографии, и я совсем чуть-чуть, самым краешком души, смогла вновь прикоснуться к тому ощущения счастья и тепла, что охватило меня в кофейни.
Страх ослаб, а пустота внутри зарычала злобно и яростно. Я поняла, как ненавидела ее все эти годы, как страстно желала ее исчезновения. И вот теперь я хочу просто сдаться, ничего так и не предприняв?!
- Обещай мне, что ты то не сдашься и не оставишь надежды, ты будешь бороться, – всплыл из моей памяти тихий голос Лии.
Те парень и девушка были правы. Пускай это только призрачная надежда, я могу сделать хоть что-то. Впервые за свою мертвую жизнь в мертвом городе совершить поступок достойный живого человека.
Сну не пробраться в мое сознание, ему не одолеть меня, я не закрою глаза, не погружусь в безмолвие мыслей и чувств, темноте не одолеть меня. Я откинула одеяло и выбралась во тьму. Солнце ждало меня, свет ждал меня, рассвет будет уже завтра.
Я бежала по улицам, уже без страха давя змеиные клубы темноты. Пустота внутри выла голодным зверем, но зарождающаяся надежда помогала мне не слышать ее.
В кофейни я вынула из мусорного ведра скомканный листок с телефонным номером. Мне было все равно, что уже поздно, что уже наступило время сна. Они поймут.
Длинные гудки очень быстро оборвались, и я услышала знакомый голос:
- Алло, – парень говорил без следа сонливости, казалось, он ждал этого звонка.
- Это я. Я принимаю предложение! – я была взбудоражена и плохо соображала, что говорю. Мне хотелось лишь одного - донести до них свое решение, рассказать им, что я буду бороться. – Я так не могу, я не готова просто заснуть, я не хочу так же как все остальные быть заживо погребенной в пустоте. Я буду бороться, сопротивляться, я смогу!
- Мы верили, что ты не позволишь себе уйти без борьбы. Мы знали, – парень замолчал, и в его молчании мне слышалась благодарность. – Приходи к городским воротам прямо сейчас. Ничего брать с собой не нужно, мы подготовим все необходимое. Торопись.
В трубке раздались короткие гудки. Потрясенная осознанием принятого решения, я привалилась к стойке. Сомнение, заслоняемое до этого страхом и паникой, теперь вышло на передний план, тут же начав впрыскивать свой яд мне в мысли.
«Я если ничего не выйдет, если это все обман, если я сошла с ума, что если я просто умру, что если не смогу?».
Я закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Темнота тут же заняла свое законное место под веками, просачиваясь мне в мысли, пустота вновь глухо зарычала, угрожая, сон вернулся, не утерявший своего намерения заполучить себе еще одну жертву. Я вскочила на ноги. Мне нельзя засыпать, только не это.
- Бежать,- мелькнула спасительная мысль
И я побежала через весь город, к городским воротам. Я бежала, превозмогая боль в ногах, почти задыхаясь. Сердце неистово колотилось в бешенном истеричном предвкушении свободы. Тьма гналась за мною по пятам, но я не позволяла ей остановить меня.
У самых ворот в тусклом, как и во всем городе, свете двух одиноких фонарей, я увидела группу из трех человек: знакомые мне парень и девушка и еще один мужчина. Только остановившись около них, я поняла, насколько устала. Я хотела поприветствовать их, но не смогла ничего сказать, слова мои перебивало тяжелое частое дыхание. Парень заботливо подхватил меня под руки и отвел в сторону, чтобы усадить на скамейку. Девушка протянула мне бутылку с водой, и я жадно припала к горлышку. Пока я пила воду, чуть не захлебнувшись слишком большим глотком, парень поставил у моих ног небольшую сумку.
- Вот, это то, что тебе понадобиться в дороге: фото и видео оборудование. Оно очень простое в использовании. Посмотри сразу и спроси, если что непонятно. Не хотелось бы, что бы в самый ответственный момент ты просто не нашла нужную кнопку.
Сердце мое уже немного успокоилось, и я могла более-менее ровно говорить.
- А как же все остальное? Еда, вода, что еще берут с собой в походы? – я подняла сумку и открыла ее. Фотоаппарат, видеокамера, и больше ничего. Очень похожи на те, что были у меня. Я повертела их в руках, включила, сделала пробный снимок и запись, затем убрала обратно.
Видя, что мне все понятно. Парень удовлетворенно кивнул.
- Так почему нет других вещей? – спросила я снова.
- Потому что они тебе не понадобятся, – в разговор вступил незнакомый мне мужчина. Он шагнул ближе ко мне, я смогла как следует рассмотреть его. Лицо бледное и усталое, даже в желтом электрическом свете он был похож на альбиноса. Белая кожа, седые волосы, выцветавшие до серого глаза, множество морщин, худое, будто тающее на глазах тело. Казалось, что обступающая его темнота миллиметр за миллиметром растворяла его в себе, высасывая из него цвет и жизнь. Его глаза были переполнены такой неподъемной усталостью, что я смотрела на него и не могла понять, как он до сих пор еще жив, как он находит в себе силы двигаться и говорить. Ему был необходим сон.
- Как давно вы не спали? – прямо спросила я.
Он сел рядом со мной на скамейку. Вместо тепла от его тела расползался пугающий холод.
- Уже пять суток, с тех пор как вернулся. Мне нельзя спать, стоит только закрыть глаза, и пустота заберет меня, она уже совсем изголодалась.
- Вернулся?
- Я ходил за город. Нам нужно было знать, что испытывает человек, покидающий эти стены. Что с ним случается, когда он погружается в тот кисель из темноты, что обволакивает стены. И я вернулся, чтобы рассказать об этом.
- Вы так долго не протяните, – честно и прямо сказала я ему. Я была уверена, он и сам это понимает.
Мужчина хрипло расхохотался.
– Думаешь, я не знаю этого, девочка? Вот вернусь сегодня домой и, наконец, позволю себе заснуть. Я верю, это не навсегда. Так что недолгий отдых мне не повредит.
Он снова рассмеялся и ободряюще похлопал меня по плечу. Хотя это мне стоило обнимать его, крепко прижимая к себе, сочувствуя и скорбя. Затем лицо его снова стало печальным, он нахмурился и тяжело вздохнул. Я увидела, как мелко задрожали его пальцы, и как расширилась зрачки от страха. Ему было тяжело возвращаться в свои воспоминания.
- Там за стенами тебе придется бороться не с жаждой и голодом. Там все иначе. Кроме темноты, там ничего нет, кажется, даже времени. Все твои силы уйдут на то, чтобы сопротивляться ей, чтобы не дать поглотить себя пустоте, чтобы не исчезнуть. Темнота будет стараться отобрать у тебя все: твои мысли, чувства, память, взамен оставляя только смертельную усталость. Поэтому ты должна идти, не вздумай останавливаться, чтобы посидеть и отдохнуть. Не закрывай глаза, не переставай думать и вспоминать, не теряй себя. Борись.
С каждым словом он все больше горбился, а голос становился все более хриплым и тяжелым. Даже говорить об этом ему было тяжело. По моей коже побежали мурашки. Что же мне предстоит вынести?
- Хорошо. Я все поняла. Я готова, – я встала со скамьи, подняла сумку и повесила ее на плечо. Пока страх и сомнение не остановили меня, мне нужно выйти за эти ворота.- Видите.
Девушка поманила меня рукой, и мы пошли вслед за ней. У ворот она порывисто крепко меня обняла, кажется, начав плакать. Какая чувствительная, напоминает мне Лию. Вспомнив о ней, я в порыве нежности поцеловала мою проводницу в щеку, так же, как всегда делала Лия. Седовласый мужчина снова похлопал меня по плечу ободряюще. Парень кивнул с уверенной улыбкой. Он открыл маленькую дверь в огромных во всю стену воротах.
Глубоко вздохнув и задержав дыхание, будто перед прыжком в воду, я приоткрыла створку и, закрыв глаза, сделала шаг наружу. За спиной раздался стук закрывающейся двери и скрежет поворачивающего в замке ключа. Эти последние отзвуки покинутого мира провисели в воздухе так долго, будто время остановилось. Я прикоснулась к груди – нет, мое сердце все еще бьется, но почему-то непривычно тихо и неторопливо, будто засыпает.
Невольно мною был сделан шаг назад, спина уперлась в стену города. Я открыла глаза и вздохнула. В легкие ворвалась густая плотная темнота, на вкус будто лед, только таяла она на языке не сладкой влагой, а вязкой горечью.
Я огляделась. За прикрытыми веками было больше света, чем вокруг меня. Тьма смыкалась предо мной непроницаемым кольцом, и не было ничего кроме нее. Я подняла глаза вверх и не увидела даже запачканного гарью неба, только плотные переплетенные клубы тьмы, шевелящиеся, перетекающие друг в друга, дышащие.
Я чувствовала, как голодна была тьма, как она хотел проглотить меня. Она ощупывала меня со всех сторон, выискивая самые лакомые кусочки, облизывала, пробуя на вкус. От ее прикосновений оставался ментоловый холодок, от которого слегка немела кожа.
Пустота внутри встрепенулась, приободрилась, развернулась во всю свою силу. Теперь ей ничего не угрожало, ничего не мешало, она была в чреве своего прародителя.
- Не двигайся, не чувствуй, не думай, не дыши, спи, спи, спи…. – шептала она изнутри ласково поглаживая острыми когтями мою душу.
И мне так хотелось послушать ее, ведь я так устала. Казалось, плечи мои держат целый мир, мне нужно было присесть и отдохнуть. Веки мои будто сшивали толстой ниткой друг с другом, хотелось закрыть глаза. Мысли мои вдруг стали остры как бритвы, распарывая разум на лоскуты, хотелось спать.
Но я сделала шаг, всего лишь один маленький шаг. «Если дальше я не смогу, если будет слишком тяжело, он будет последним» пообещала я себе. И шаг был сделан, а за ним другой. Я твердила как заклинание эти слова и шла вперед, хоть это было и мучительно тяжело, будто Земля была привязана к моим ногам и я должна была ее вращать.
Кажется, время действительно остановилось, то ли испуганное, подчиненное тьмой, то ли насмешливое, оно глядело издалека, как я застряла в бесконечной петле первого самого тяжелого шага.
Тот старик был прав, он не был сумасшедшим. Пустота в нетерпении поскорее приступить к трапезе беспрестанно впрыскивала в меня парализующий яд. Мой разум балансировал на краю бездны. Сдаться и заснуть, прекратить эту пытку – вот чего мне хотелось.
Но я упорно шла вперед. Я не давала растворить себя в кислоте тьмы.
Я вспоминала Солнце. Его чудесное ни с чем не сравнимое тепло, его настоящий живой свет, его силу, растворяющую тьму. Перед взором моей памяти будто проигрывали фильм задом наперед, стирая его кадр за кадром. И яркий всепоглощающий свет превратился в маленькую точку, исчезнувшую в складках густой темноты. Я больше не помнила, что такое Солнце.
Еще один шаг, погружающий меня в темноту. Не сдаваться, цепляться, не тонуть.
И я вспоминала Лию. Ее зеленые, ярче любой весенней листвы глаза, ее тонкие и легкие волосы – сплав золота с медью, ее веснушки и белую как молоко кожу. Она всегда напоминала мне воздушный и легкий апельсиновый десерт. Ее легкую походку, ее звонкий смех, похожие но росу слезы на ее прозрачных ресницах. Ее руки, наклон ее головы, ироничный взгляд с прищуром.
Еще шаг. Этого мало, нужно еще воспоминаний, удерживающих меня в сознании.
Лия. Память о том, как мы впервые встретились, наши первые объятия, наши первые секреты, наши детские игры, наши брошенный куклы и первые влюбленности. Все, что было нашим. Слезы, шутки, смех и горе. Ее последний поцелуй на прощание, ее силуэт, исчезающий в дверях парадной. Исчезающий из моей памяти.
Но нужно было идти дальше. Я уже не чувствовала своего тела, не было страха, не было отчаяния, только усталость и желание упасть на землю. Но останавливаться нельзя.
И я вспоминала всех тех людей, которые встречались мне в жизни. Мою семью и друзей, знакомых и врагов. Тех, кого я любила всем сердцем, и кто разбивал мне его на мелкие части. Тех, кто склеивал меня обратно, осторожно и аккуратно. На кого я была зла, и кого ненавидела. Кого я прощала, и о ком забывала. Кто дарил мне силы и надежду, и кто отбирал у меня веру и сбивал с ног. Всех тех, с кем я говорила, кого я видела, кого я знала и не знала. Я доставала из архивов воспоминания о жителях всего города, даже тех, кто только проходил мимо меня, кого я видела лишь мельком или о ком слышала от знакомых.
Они поднимались со дна моего сознания, давали мне силы идти вперед и растворялись, поглощенные голодной пустотой, разъедались ядом проникающей в легкие тьмы. И я помнила только пустой мертвый город без людей, где была только я.
Но путь мой не был завершен. Передо мной все еще было ничто, и я должна была дойти до его края.
И я вспоминала свою жизнь, себя. От самых первых моментов детства, что я могла извлечь из себя, до прощания у ворот города. Мое любимое кафе-мороженное, увитое яркими разноцветными гирляндами, где продавали самое вкусное на свете земляничное лакомство. Мою любимую кофейню, уютную и мягкую, где велись самые задушевные беседы. Книги и фильмы, музыку и спектакли. Свой любимый старый свитер, и любимый синий цвет. Как я заплетала волосы на ночь, и как колола пальцы иголкой при шитье, как радовалась подаренным на день рождение ромашкам. Я вспоминала свои мысли, свои мечты, свои грезы, свои надежды, свои страхи. Я исчезала, кусочек за кусочком в обмен на шаг вперед.
Я не помнила кто я, не знала, куда и зачем иду. Но самое главное, самое важное, я сберегла, укрыв в самом темном, дальнем, надежном уголке разума. Воспоминания о ждущем рассвете. Я повторяла одну и ту же фразу в такт своим шагам «завтра будет рассвет». И шла вперед.
А внутри меня была пустота. Сильная, злобная, она отобрала все, что было у меня, и скинула в пропасть своего голода. И у этой пропасти не было дна. Внутри меня вместо души зияла бездна.
Неожиданно что-то прервало мой шаг. Под ногами оказалось нечто большое, обо что я споткнулась и едва не упала на землю.
Идти вперед. Я восстановила равновесие и продолжила движение.
Этот момент, выбивающийся из общей безликой массы секунд, минут, часов, а может и лет, уже забылся, когда снова что-то оказалось на моем пути. Я споткнулась и в это раз не смогла удержать равновесия. Когда мои колени и ладони врезались в землю, и она оцарапала кожу наждаком, я не почувствовала боли. Лишь поняла, как из-под содранной кожи вытекает кровь. Черная и непрозрачная - я знала, что она такова, даже не видя ее. Обмакнув в ней кончик пальца, я слизнула каплю языком. Не почувствовав вкуса, я знала, что она должна быть нестерпимо горькой.
С плеча слетела сумка. Я попыталась нащупать ее, ничего не видя сквозь густую темноту, но вокруг была лишь сухая земля. Нужно торопиться. Я оставила поиски сумки и попыталась встать на ноги.
Но сил, чтобы подняться с колен не было. А страстное желание идти и не останавливаться все еще не исчезало, и тогда я поползла вперед. Спустя недолгое время я поняла, что под моим ладонями оказалось нечто, отличное от земли. Я остановилась, и присев рядом, начала ощупывать странную находку. Неожиданно моя ладонь накрыла чью-то руку. Я приподняла и сжала безжизненные пальцы. Переместила руку вбок. Живот. Провела ладонью выше, по впалой не вздымающейся груди, затем по шеи, по подбородку. Мои пальцы коснулись сухих обветренных губ, я чуть нажала, и они послушно раздвинулись, ногти стукнули о стиснутые зубы. Я приблизила свою голову к чужим губам, проверяя, есть ли дыхание. Сначала я не почувствовала и не услышала его, но затем, сосредоточившись, уловила легкие, почти мгновенно исчезающие вдохи и выдохи.
Рядом со мной лежал живой человек. Наверное, он тоже куда-то шел, может, он помнил зачем и почему? Может он знает, что ищу я?
Я стала трясти его за плечи, пытаясь пробудить.
- Проснись, проснись, проснись, - повторяла я как заведенная.
Но он не слышал меня, продолжал все также спать, покойно и тихо.
Кажется, мне придется продолжать путь одной. Я попыталась встать, но ничего не вышло, ноги отказались слушаться, я попыталась сдвинуться с места ползком, но тело перестало мне повиноваться. Его скрутила своими щупальцами пустота, усталость придавила его. Казалось, я стала частью земли и просто была не в силах оторваться от нее.
- Пожалуйста, проснись, - я снова начала будить спящего человека. - Ответь мне, помоги.
Но он молчал. Зато заговорил кто-то другой. Раздался шорох чьих-то шагов и надо мною зазвучал голос:
- Зачем ты нарушаешь чужой покой? Оставь, пусть его сон продолжается.
- Кто это лежит здесь? – я была совсем не удивлена появлению кого-то еще. Ведь если дорога позади была устлана спящими людьми, почему бы одному из них не оказаться бодрствующим?
- Такой же путник, как и ты. Идущий, но не дошедший. Ищущий, но не отыскавший. Он отдыхает после тяжелого пути. Не тревожь.
- Но мне нужна помощь.
- Зачем? – в голосе моего собеседника не было ни удивления, ни любопытства, только странные теплые интонации, будто он говорил с маленьким ребенком.
- Я должна идти. Я должна дойти. Мне нужно, - я попыталась встать, но только с трудом оторвала ладони от земли.
- Нужно что? – продолжал он спрашивать, а я не могла понять, зачем он задает такие глупые вопросы, ведь ответ очевиден, хотя сама я и не помнила его.
По звуку шагов и шороху ткани я поняла, что мой собеседник подошел совсем близко ко мне и присел рядом.
- Дойти. Я должна суметь дойти. Я не помню почему, не знаю кто, но кто-то надеется на меня.
- Не лучше ли будет отдохнуть? Ложись, я спою тебе колыбельную, тебя не будут мучить кошмары, твои сны буду сладкими и мягкими, как сахарная вата, – он стал успокаивающе гладить меня по волосам. Пустота внутри настороженно сжалась и лязгнула острыми зубами.
- Нет! – вскричала я и поняла, что по моим щекам текут слезы, много, много слез. – Завтра будет рассвет, я должна идти!
Он неожиданно перестал меня утешать и убрал руку.
- Ты ищешь рассвета? – нотки удивление проскользнули в его голосе.
Я кивнула, забыв, что он меня не видит, как и я его.
- И ты не собираешься сдаваться. Впервые за долгое время, кто-то в силах сопротивляться, – четкие интонации гордости и радости звучали в его голосе. - Тогда я помогу тебе. Хорошо? – он прикоснулся к моему лицу, утерев слезы.
- Сначала назови свое имя, - потребовала я от него.
- Смерть, – ответил он ровно.
Пустота внутри взвизгнула от испуга и ненависти, впившись в душу когтями и почти разодрав ее.
- Смерть, и ты думаешь, я поведусь на твою уловку? Я бегу от тебя уже так долго, превозмогаю тебя, а теперь поверю в предложение помочь?
Он не ответил. Он молчал так долго, я решила, что он ушел.
- Как ты можешь путать меня с тьмой, что окружает тебя и пустотой, что гнездится в тебе? Вглядись. Они ничто. В них нет жизни. А где нет жизни, там нет и смерти и рождения. Они мои враги, я ненавижу их так же как они меня. Ты должна это чувствовать, должна ощущать как пустота в страхе и ненависти бьется в тебе.
Он замолчал, я задумалась. Мысли двигались с трудом, продираясь сквозь обволакивающую их вату темноты. Пустота внутри кричала от ненависти все сильнее и сильнее. Он был прав.
- Помоги мне, - выдохнула я, чувствуя, как уходят последний силы. Я почти упала на землю, почти закрыла глаза, когда он подхватил меня, приобняв.
Он помог подняться на ноги. Еще минуту назад, это казалось невозможным, но теперь я могла стоять. Он крепко сжал мою ладонь в своей, и, сделав шаг, потянул вперед. Я повиновалась, преодолев усталость. Шаг, еще, и еще один.
Мы шли вперед медленно, но не останавливаясь. Каждый раз, когда я тормозила и была готова опуститься на колени, он тянул меня вперед, сильно, наверное, до боли сжимая мою ладонь.
Впервые за бесконечное путешествие сквозь темноту я чувствовала хоть что-то, кроме усталости. Покой и ощущение безопасности теперь помогали мне идти.
- Твоя рука такая теплая, я думала, она будет ледяной и твердой как древняя кость. А твоя ладонь такая мягкая и широкая. Наверное, такая была у моего отца. Ведь у меня должен быть отец? Жаль, я не помню его лица. И не знаю имени, - заговорила я, нарушая молчание, разбивая словами монотонность шагов.
Я говорила, спасаясь от бездны, чьи края расширились настолько, что почти поглотили меня. Мне нужно было слышать свой голос, чтобы понимать, что я еще есть.
- Зато ты знаешь мое. Не бойся дитя, теперь осталось еще совсем немного. Ты сможешь.
Мы прошли еще несколько шагов сквозь вечность, когда он неожиданно остановился. Я мягко ударилась о его спину. Он отпустил мою руку, и, обойдя сзади, подтолкнул в спину. Я сделала пару шагов и неожиданно поняла, что клубы темноты стали прозрачнее. Еще нескольку шагов и над моей головой появилось черное небо, еще несколько шагов и темнота уже вилась у самой земли, словно мелкий ручей утекая куда-то вперед. Я последовала вслед за ней, но неожиданно мой проводник остановил меня, не дав сделать шаг с обрыва.
Я стояла на краю глубокой пропасти, куда словно водопад, стекая, уходила тьма, превращая долину внизу в безбрежный океан темноты. Небо над головой было мертво и пусто, оно сливалось в тонкой, почти незаметной полоске горизонта с океаном черноты.
Я опустилась на землю рядом с самым краем. Кажется, дошла. Неотрывно, боясь моргнуть, чтобы ничего не пропустить, я смотрела на горизонт, ожидая чуда рассвета. Но ничего не менялось. Вокруг все также плескались потоки тьмы, а пустота внутри победно с издевкой смеялась, толкая меня на последний шаг в пропасть, к вечному сну.
Я ждала, и ничего не происходило. Пустота уговаривала, и я слушала. Я почти согласилась, когда за моей спиной раздался знакомый голос.
- Куда ты смотришь, чего ты ждешь, милая?
- Я жду солнца.
- Ты не туда смотришь, глупая.
- Куда же мне смотреть еще?! – вскричала я, почти вспомнив, что такое отчаяние и безысходность.
Он вышел из-за моей спины, и, присев передо мной, прикоснулся рукой к моей груди там, где бьется сердце.
– Смотри сюда, дитя. Сквозь себя, сквозь время, сквозь память, вглубь. До самого дна. Не бойся, бездна внутри не бесконечна. Найди там рассвет и позови его в мир. Давай же, закрой глаза. Доверься мне.
Он привел меня сюда, он дал мне силы сопротивляться, он спас меня, я могла ему верить. Я закрыла глаза. Я стала погружаться в бездну пустоты. Вглубь, вниз. Туда, где не было меня, где были наполненные пустотой воспоминания о прошлом и знания о себе, где были пустые лица и молчащие голоса. Через страх и ужас, через отчаяние и панику, сквозь безысходность и безнадежность, сквозь боль и слезы. Ниже, ниже, ниже.
Рассвирепевшая пустота цеплялась за меня, впивалась когтями, чтобы не дать спуститься, не дать мне пройти сквозь нее, не дать мне уйти. Но я терпела ее укусы, продиралась сквозь ее когти, раздирая душу в клочья.
Ко дну. Я достигла его. Он был прав, пустота во мне не бесконечна.
- Что ты видишь? Что там? – донесся до меня его тихий, едва различимый в яростных воплях побежденной пустоты голос.
А там был маленький, слабый, почти угасший огонек. И в нем был свет, было тепло, была радость. Все то, ради чего я шла вперед. Надежда, вера, любовь вспыхнули во мне разгорающимся огнем. Бездна надо мною вдруг исчезла, растворяясь в растущем пожаре.
Сквозь неплотно прикрытые веки ко мне пробился тонкий прозрачный лучик света. Я открыла глаза. Передо мною, над линией горизонта, огнем растекался свет.
Огромный раскаленный шар выплывал из моря темноты. Мощным потоком огонь дня пролился на землю, сметая со своего пути клубы тьмы. Он заполнил долину, превратив ее в океан жара, растапливая тьму.
Солнце коснулась меня, и пустота внутри не в силах даже закричать, растворилась. Исчезла, освободив мою душу, вернув мои чувства, мою память, меня. Я обернулась вслед за перетекшим сквозь меня светом, наблюдая, как он хлынул на землю, уничтожая прародительницу пустоты. Темнота корчилась и извивалась в агонии, поглощаемая солнцем, растворяемая в нем. Я видела, как ее становится все меньше и меньше, как она отступала назад. Из-под ее утекающих вод обнажались тела множества спящих людей, что когда-то сбежали из города, пытаясь преодолеть болезнь пустоты, сбежать от вечного сна. Они поднимались с земли, приветствовали рассвет, оборачивались и смотрели вслед движущемуся, наполняющему мир свету.
Солнце всходило и освещало собою мир, теснило тьму к городским стенам. Она вжалась в камни, судорожно запульсировав в предсмертной агонии, и исчезла. Рассвет обрушился на город потоками тепла, белоснежные стены яркими бликами приветствовали Солнце.
Получилось, я смогла, преодолела. Я тихо почти неслышно рассмеялась от той великой радости, что охватила меня. Хотелось кричать громко для всего мира, хотелось плакать навзрыд от долгожданного облегчения, хотелось бежать к людям за объятиями и поцелуями счастья.
Но я не могла, сон, который я так долго отгоняла от себя, наконец, полностью овладел мною. Я с трудом держала глаза открытыми.
Смерть нежно обнял меня, притянув к себе.
- Теперь мне можно заснуть? – спросила я у него с надеждой. Теперь я больше не боялась заснуть навечно, потому что внутри не было жадной пустоты. Теперь там был рассвет.
- Конечно дорогая. Теперь можно. Ложись, я спою тебе колыбельную. Отдохни, ты это заслужила.
Он наклонился ближе и поцеловал меня в лоб.
Я прижалась щекой к его груди и закрыла глаза, чтобы впустить к себе долгожданный сон. Сон осторожно приблизился ко мне, оказавшись мягким и сладким, как вата. Мое любимое лакомство из детства. Я улыбнулась, растворяясь в нем. И заснула.